Номинар
Шрифт:
Но это был не Старый город и не какое-то затхлое здание с замазанными краской окнами. Это был Новый город с небом, безоблачным даже в ненастную погоду, если ты того хотел. Здесь стоял день, и меня окружала сотня людей на площади, а вокруг проходили ещё тысячи живых душ. Всё это было слишком реально, чтобы оказаться ночным кошмаром.
Безымянный секьюрити пришёл в себя куда быстрее меня и Акки – он оказался не только силачом, но и достаточно участливым гражданином.
– Его нужно перевернуть и зафиксировать язык, – скомандовал охранник, с лёгкостью укладывая и переворачивая грузное тело одной рукой.
– Хорошо, – не успел я договорить, а Верон забился в новом приступе судорог, куда сильнее
Пришлось засунуть ему в рот рукоять собственного пистолета, предварительно разрядив его и разобрав на части – словно во сне, я слышал звон падающих на гранитные плиты площади гильз. На немой вопрос, застывший в глазах охранника, я пожал плечами, и мы продолжили.
Именно в тот момент, когда казалось, что конвульсии несчастного стихли, появилась Мойра. Я не сразу её заметил, она стояла в толпе за спиной охранника и внимательно наблюдала, совсем не замечая меня. Порыв окликнуть её и попросить немедленно уйти улетучился – тело Верона под моими руками резко застыло. Глаза мужчины распахнулись, и под восковыми веками я увидел окрасившиеся в чёрный цвет белки.
– Что у вас происходит? – Вопрос Рэка, заданный через ИИ, никогда прежде не сбивал с толку.
– Ему каракатица в глаза прыснула.
– Что? – недоумённо переспросил на той стороне куратор.
У меня не было других объяснений.
Я заворожённо наблюдал за чернотой, растекающейся из глазниц по ближайшим сосудам и венам. Она наполняла и уродовала до неузнаваемости лицо мужчины, о существовании которого я узнал пару часов назад. Чернота просвечивала сквозь и без того тёмную кожу. Стоявший рядом Акки наблюдал за чудовищным преображением мужчины с не меньшим ужасом, но его страх прочесть мог один я – для прохожих он оставался невозмутимым изваянием.
Охранник вызвал скорую помощь, на что у меня не хватило мозгов.
– Сейчас тебе помогут. Ты только держись. – Секьюрити пытался не дать отключиться пострадавшему, разговаривая с ним.
По мне, так лучше бы Верон потерял сознание и забылся.
Послушав этого однорукого с участливостью стажёрки-медсестры и спокойствием монаха-отшельника, можно было запросто поверить в правдивость его слов.
Послышался шум двигателей сферы; Верон, спокойно лежавший до этого с пистолетом в зубах, вдруг оживился. Людей на площади заметно прибавилось: мать держала за плечи чересчур любопытного мальчишку с соломенными волосами, несколько мужчин, явно не знакомых друг с другом, в голос обсуждали происходящее. Я оглядел толпу в поисках Мойры, но она испарилась.
Вдалеке послышались смутные возгласы – может, то был тихий испуганный плач светловолосого мальчишки, а может, мужчины разошлись во мнениях и начали спор – и всё разом оборвалось.
Шум сферы больше не казался нарастающим. Время замерло. Каждая пылинка на площади, окружённой пятью мостами, застыла. Перед глазами замелькали обрывки картинок и далёкие отголоски фраз. Вот мы с охранником держим Верона за руки, а в следующую секунду валяемся на холодном камне в шести метрах от него. Акки отбросило дальше всех. Красный ореол вокруг его головы я поначалу с ужасом принял за кровь. Нет, он всего лишь без сознания.
Я поднял голову и застал момент, когда клиент одним нажатием челюсти раскрошил мой БАГ – пистолет не из самого прочного сплава, но точно покрепче, чем человеческие зубы. Я бы хотел, чтобы на этом моя память прекратила записывать происходящее, но то было пустое желание, вряд ли исполнимое.
Те, кто находился рядом со мной, расслышали треск ломающихся человеческих костей. А затем площадь затопили крики мужчины – будто то, что осталось от его нижней челюсти, превратилось в портал в преисподнюю, откуда, захлёбываясь, наперебой вопили сотни тысяч грешников, молящих вызволить их. И заключительный штрих – мягкий удар о каменные плиты изуродованного до неузнаваемости тела. Всего один, но запоминающийся на всю жизнь приглушённый шлепок, разнёсшийся по площади, – будто уронили мешок, набитый потрохами животных на Солнечном рынке. Бездыханное тело без половины лица, скрюченные пальцы, в точности ветки засохшей осины, и вывернутые суставы – это самое щадящее описание того, что осталось лежать посреди площади и ещё минуту назад имело имя.
На мой счёт поступила вторая часть гонорара.
***
Тихая вибрация вагона напомнила мне о том, где я. Смерть не была для меня чем-то противоестественным, но не такая… Подобной смерти не должно существовать. Пришлось с силой сдавить голову в надежде заглушить тот мерзкий, тихий и в то же время оглушающий шлепок – всё кончено.
Гусеница несла своих пассажиров в Старый город прямиком на ближайшую к дому Рэка станцию. У него я надеялся встретить Акки; наши пути разошлись, когда прилетела сфера скорой. Гладкий белоснежный эллипсоид опустился на мостовую, а мой друг уже пришёл в себя и скрылся в толпе: ему ни к чему были лишние расспросы медперсонала, который уже ничем не мог помочь покойнику.
Все места напротив меня были свободны и рядом тоже, может, из-за крови Верона на моём вычурном костюме. Несколько ярко разодетых девушек с одинаковыми причёсками жались в переходе между вагонами по правую руку, а вот пассажирам слева некуда было деться. Некоторые исподлобья следили за каждым моим движением, другие старались меня игнорировать.
В сознание вновь пробрались холодные и склизкие щупальца событий сегодняшнего кошмара. Они с жадностью присасывались к каждой извилине, чтобы не опустошить, но наполнить её более яркими деталями жестокой расправы над душой и телом человека. И этот, заставляющий всё нутро сжаться, один-единственный звук – шлепок ударившегося о землю изломанного и чуть ли не вывернутого наизнанку тела…
Горизонт за окном резко сменил положение, но это не мир вдруг завалился на бок, а гусеница начала практически девяностоградусный спуск. Если не вертеть головой и уставиться себе под ноги, это почти незаметно. Я мог бы пройтись из одного конца гусеницы в другой, держа при этом в зубах ложку с яйцом, и оно не упало бы. И не разбилось, как голова старика о твёрдый камень.
– Проклятье! – я выругался вслух, заставив и без того выбеленные лица девушек потерять всякий живой оттенок.
Может, стоит сказать им, что это не моя кровь и всё в порядке? Хотя нет, глупая идея. Им глубоко плевать, моя это кровь или чья-то ещё. Я идиот, мог бы просто сменить прикид и умыться в питьевом фонтанчике, нейрочастицы сами бы избавились от крови. А теперь стоит ожидать Стражей на следующей станции, если кто-то из пассажиров перепугался настолько, чтобы их вызвать.
Косые взгляды, нервные одёргивания и без того идеально сидящих манжет, плечи, поднятые так, будто налетел неожиданный порыв зимнего ветра, и ещё десяток менее заметных глазу признаков крайнего беспокойства. Собственная недальновидность отодвинула жуткие образы на задний план, а они не желали так просто выветриваться из сознания. Они хотели вонзить свои ядовитые иглы в ещё не затронутые островки памяти как можно глубже. Воспоминания отравляли мой мозг.
Гусеница притормозила сразу за крутым спуском вниз на первой платформе Старого города, где меня уже встречали двухметровый номинар, больше напоминающий оживший старинный платяной шкаф, и сереброволосая девушка с широко открытыми миндалевидными глазами цвета жидкого металла. Как и Рэк с Акки, она была одним из самых близких моих друзей. Только если Рэк мог передвигать двухсоткилограммовые предметы руками, то Ниро могла проделать это при помощи силы мысли.