Non Cursum Perficio
Шрифт:
Носатого вымогателя поблизости не обнаружилось, зато у корзиночек с имбирным печеньем Камилло нос к носу столкнулся с Рыжиком. И закусил губу: косички с шёлковым шнурком у него не было. Ленточка оказалась права…
Рыжик рассеянно посмотрел куда-то сквозь Камилло, потом вздрогнул, словно от сильной боли, отступил на шаг и с этого расстояния взъерошено закричал:
– Ищи его тут, бегай! А ещё не велел мне теряться! Ладно, пошли скорее, люди ждут!
И, ухватив оторопевшего Камилло за рукав пальто, он решительно потащил его за собой, не слушая робких попыток Диксона что-то там возразить…
– …Ну вот, господа, – изрёк слегка запыхавшийся Рыжик, дотащив продолжавшего извиваться Диксона до компании учёных, подпиравших собой двери управления депо. – Знакомьтесь.
Произошла церемония всеобщего представления. Давешнего суматошного блондина, который напомнил Камилло паучка-косиножку, как оказалось, зовут Леонар Лористон, и он аспирант. А клетчатый субъект – Герберт Вайнрайх, его руководитель и глава кафедры. В их компании также обреталась тоненькая блондинка непонятного возраста, которую обозначили как Сладу, но никак не прояснили, что эта барышня делает в их сугубо мужском обществе и кто она вообще такая.
Камилло пожевал усы и вежливо осведомился, к чему тут всё это сборище на крылечке.
– Семечек полузгать, разумеется, – промурлыкал Рыжик в ответ таким ненавидящим голоском, что Диксон аж передёрнулся. – Камилло, напоминаю: сегодня Перемена. Ты предложил товар, и эти господа готовы выдвинуть ответные предложения. Каждый из здесь присутствующих членов Гильдии назовёт эквивалент твоей корзинке куриных яиц. Выберешь то, что тебе больше всего понравится, и по рукам. Ещё вопросы будут?..
– Нет. Мне всё понятно, – ровно отозвался Камилло, пытаясь удержаться и не ответить Рыжику в аналогичном тоне. Он понимал, что нервозность и взвинченность найдёныша – последствия его недавнего вальса с Ртутной Девой, и потому изо всех сил терпел резкости Рыжика, осознавая, как тому сейчас нелегко.
Чуть помолчав, Камилло повернулся к учёным:
– Валяйте, господа, искушайте. И учтите, трамвайных пауков и медного червя мне не надо… даже даром не надо! Я хочу получить что-нибудь нормальное.
– Хм, ну, с нормальным у нас в Некоузье, если вы успели заметить, Камилло, как бы слегка напряг, – ухмыльнулся Леонар, распушая мех на своём воротнике нервными тонкими пальцами.
– Ну что же, Камилло, лично я предлагаю вам поменяться на десяток семян кровежорок.
Диксон от такого предложеньица чуть не проглотил свои усы, но в последний момент смог удержаться и лишь судорожно кивнул, показывая, что выслушал и принял к сведению.
– У меня есть живой гобелен Айошской Пряхи. С ним вам даже не потребуется переставлять табуретку, чтобы раз за разом любоваться самыми разными закатами над пустошью Айоа, – мило улыбнулась Слада и блеснула васильковыми глазами на скисшего Леонара. Гримаску Диксона при упоминании семян кровежорок все трое разглядели преотлично. Камилло улыбнулся в ответ, но, ничего не сказав, поглядел теперь на Герберта.
– Я однозначно проигрываю рядом с коллегами, – удручённо развёл руками Герберт. – Разве что предложить вам детёнышей меркатора? У меня в подвале дома их мамаша-кукушка родила и бросила, смылась куда-то. А я, значит, вроде как их приёмным папочкой стал, сразу всем троим.
– Ой, ежатки, – умилился Диксон, не замечая зверского взгляда Рыжика, упёртого себе между лопаток. Клетчатый Герберт от этой реплики заметно приободрился, а Леонар совсем скуксился и даже оставил в покое свой пушистый воротник. Повисло напряжённое молчание; на Диксона с волнением взирали две пары глаз, васильковые и карие. Леонар, здраво оценив свои шансы на победу, предпочёл уставиться на танцующих на площади барышень. Рыжик же вообще утратил к Камилло интерес и, встав на цыпочки, высматривал кого-то в толпе. Камилло некоторое время о чём-то сосредоточенно размышлял, хмуря брови, потом неожиданно рубанул с плеча:
– Я меняюсь с Леонаром!
– А как же ежатки? – поперхнулся Герберт.
– Почему вы не хотите гобелен?! – в унисон с ним воскликнула Слада, потрясённо всплеснув руками. Не менее ошарашенный Леонар как-то кривовато улыбнулся, хлопая глазами. Все ещё хмурясь, Камилло непривычно суровым тоном известил общественность:
– Господа, я сделал выбор, но – не обессудьте! – не хочу вам его объяснять. Леонар, пойдёмте к машине, мой товар лежит в багажнике.
– Ну ничего себе, – в спины сторговавшимся блондину и Диксону оторопело произнёс Герберт.
– Я понимаю, детёныши меркатора не такая уж редкость, но против твоего гобелена, Слада, не устояла бы сама леди Джанне! Закат над пустошью Айоа… я бы душу продал, чтобы заполучить твоё сокровище. Нет, Слада, я совсем не разбираюсь в людях! Этот милый старикан растоптал в черепки все мои представления о человеческой психологии…
– Я сам в шоке, – признался Рыжик, тоже неотрывно глядя на удалявшуюся по берегу озера Камиллову шляпу, на которой трепетала ленточка из расшитого цветами бинта. – Я от Диксона такого не ожидал. Зачем ему кровежорки, интересно?.. Намерен трамвайкой прибарахлиться, а пауков не хочет, потому что где-то уже надыбал выводок? Надеюсь, он их не на меня поменял, и не у Элен Ливали…
– Слышишь, ты так не шути, – нервно откликнулась Слада, и меж её светлых бровей пролегла вертикальная морщинка. – И будь аккуратнее с чувствами Камилло – у него всё чёрное и белое, он больше человек, чем любой из нас, особенно – чем ты, Рыжик.
Тот в ответ зло сверкнул антрацитовыми глазищами, но промолчал. Слада всё не унималась:
– Наш мир ты, возможно, и зашьёшь, Игла, но сколько ран оставишь тому, кто не принадлежит землям Некоузья?..
– Не больше, чем смогу вытерпеть сам, – рот Рыжика горько скривился, он поднял голову и в упор посмотрел на Сладу – его взгляд был тяжелее земной тверди. – Лучше скажи мне, девочка с чужой душой: куда качнутся весы одного беспокойного сердца, принадлежащего Лучнику? К жизни и сладкому забвению, или к смерти и терпкой памяти? Мне так нужно знать это…
– Ключ от этой загадки – в твоей руке, – чуть улыбнулась Слада и, больше ничего не говоря, ускользнула в здание депо, захлопнув тяжёлую резную дверь прямо перед носом остолбеневшего Рыжика. С той стороны двери брякнул засов, ставя окончательную точку в их беседе.
– Женщины! – воскликнул Рыжик экспрессивно, и гневно потряс в воздухе воздетыми руками, обращаясь, в основном, к запертой двери. Герберт наблюдал за ним с заметным сочувствием, раскуривая трубку из красного дерева, потом робко осведомился: