Non Cursum Perficio
Шрифт:
– Так-так… хм, – Полли по-тараканьи зашелестел бумажкой. – Любовь не умирает, не сгорает, её не уничтожить ни времени, ни расстоянию. Этой весной ты поймёшь её силу.
Неожиданно повисло молчание. Смуглый сиротка и его кучерявый заступник в одинаковом суеверном ужасе пырились на разломанную печеньку. Первым очнулся, как ни странно, Полли.
– Пошли отсюда, Майло. У нас ещё куча гешефта на вечер.
– Не-не, погоди, – мальчишка ухватил Полли за подол майки, едва не оторвав от него изрядный клок. – У этого хмыря в шляпе есть круглая коробочка, которую он не хочет менять… с ящеркой на крышке! Полли, ты же сам понимаешь…
– Понимаю, – серые глаза молодого человека холодно блеснули, он опустился обратно на стул и сплёл у лица тонкие руки в потрёпанных перчатках с отрезанными пальцами. – Простите, могу ли я взглянуть на вещь, о которой говорит Майло? Просто взглянуть.
– Ха, ещё чего! – Камилло, махнув рукой на недоеденную конфетерию, предпочёл быстренько вскочить, и попятился на пару шагов. – С чего я должен вам верить? Вещь я выменял, и вообще она мне не принадлежит, я просто пока у себя храню…
– Жаль, Тин-Тин нету, она бы у него… – прошептал Майло мечтательно, склоняясь к Полли.
– Нет. Нельзя, – Полли, нахмурившись, остановил мальчишку резким жестом руки. – Красть то, что обменяли, нельзя. Закон Перемены. Да и вообще, сам знаешь, не одобряю я методов Тин-Тин, хотя, не скрою, они бывают очень и очень полезны… Ладно, господин, простите, не знаю, как вас там, шутки в сторону. Вещь, которую вы выменяли – семейная реликвия Майло. И ранее она принадлежала... человеку, которого… которую я любил. Насколько я предполагаю, в круглой коробочке лежит серебряный ключ с ушком в форме сердечка. Мы с Майло вам что угодно за него отдадим. Прошу вас, поймите, что значит для нас обоих этот ключ! Я прошу вас…
Серые глаза Полли опять блеснули: уж не от слёз ли? Стиснув тонкие пальцы, он снизу вверх смотрел на взъерошенного Камилло – странно, но под маской развязного, насмешливого валета оказалось совсем другое лицо. Интеллигентное, умное, страдающее. Камилло в сомнениях чуть прикусил нижнюю губу. Диксон хорошо знал, насколько обманчивым может оказаться первое впечатление, и как жестоко можно ошибиться, поддавшись ему. Лишь потому, что многие люди («и… не совсем люди», – подумал Камилло о Рыжике) – лишь потому, что многие, отчего-то не желая или боясь быть теми, кто они есть, прячутся за маски, бинты и шёлковые платки…
– Нет. Я не могу. Я же сказал – это не мой ключ. Я обменял его на чужую вещь. Поговорите с владельцем, может быть, он согласится.
– А кто владелец-то? – жадно спросил Майло, но тут от входа к ним бросился всклокоченный, запутавшийся в своём шарфе блондин из Гильдии. Выкрикивая нечто бессвязное, он вцепился в Полли и поволок его в сторону здания депо. Обеспокоенный Майло побежал следом, пытаясь втиснуться между Полли и блондином, а Камилло осталось только философски пожать плечами и усесться обратно. Рано или поздно, кто-нибудь да придёт: либо Рыжик, вдоволь наобщавшись с Ленточкой, вспомнит о том, что хотел попить какао, либо Полли отлепит от себя блондина и вернётся. «Однако интересно, что за штука у Майло на цепочке, и как его семейная реликвия оказалась у Элен Ливали…» – Диксон достал серебряный ключик, задумчиво вертя его в пальцах и любуясь на светлые блики.
Всем надеждам Камилло на воссоединение – и со своим найдёнышем, и с наглым сироткой Майло – сбыться было не суждено. Потому что кучерявый Полли в майке с коровой, он же профессор химии Поль Бонита, в это время судорожно искал Рыжика по наводке взъерошенного блондина, а разыскиваемый Рыжик вальсировал с Ленточкой и не думал вообще ни о чём в принципе. От пары бокалов шампанского из серебрянки, аромата алых маков в белых волосах и нежных прикосновений тонких девичьих рук все относительно вразумительные мысли выветрились из его головы. Осталось лишь ощущение чего-то сродни пышной пены для ванн с ароматом ванили, или белому «воздушному» шоколаду. Рыжику казалось, что его сапожки сейчас переступают не по булыжной площади перед зданием депо, а по облакам.
Он плыл среди вальса и бликов разноцветного света, опустив ресницы, скользя пальцами по тонкой талии Ленточки, словно по грифу скрипки, и еле слышно мурлыкал от удовольствия.
Тихое радостное позвякивание Ленточки и приглушённо-завистливые фырки всех прочих марлево-кружевных барышень трамвайщиц свидетельствовали о том, что и беловолосая девушка танцует где-то в районе седьмого неба. Они были самой красивой парой на площади, и толпа, давая им дорогу, безмолвно расступалась в стороны, словно морская вода перед Моисеем – они же не замечали никого и ничего вокруг, поглощённые лишь танцем и ощущением неба.
Неизвестно, сколько это длилось, час или вечность, но вдруг нить музыки, из которой ткалось кружево танца, резко дёрнулась и замерла. Рыжик с Ленточкой остановились, изумлённые. Их словно стряхнули с облаков обратно на грешную землю. Синхронно повернув головы в сторону замолчавшего оркестра, оба одинаково нахмурились: на крыльце краснокирпичного здания явно происходило что-то непредвиденное. За фраками озиравшихся музыкантов мельтешил давешний блондин, нервно размахивавший над головой своим шарфом, а некий клетчатый субъект в берете судорожно дёргал засевшую в косяке дверь в здание, из которой, судя по всему, кто-то собирался выйти.
Наконец, с протестующим скрипом тяжёлая створка нехотя отошла в сторону, и в дверном проёме прорисовалась высокая женская фигура в длинном, словно бы сотканном из света и тьмы платье. Кружевные барышни, подбирая подолы, с испуганными возгласами бросились прочь от крыльца, прячась за спины своих кавалеров или шмыгая за деревья. Блондин опять энергично замахал своим шарфом, требуя тишины, а его клетчатый компаньон откашлялся и провозгласил:
– Хозяйка трамвайного депо, блистательная леди Джанне, приветствует всех, кто собрался сегодня на Озёрах, чтобы встретить Перемену, и с удовольствием присоединяется к празднику! Прошу любить и жаловать – леди Джанне!
Публика зааплодировала едва заметно поклонившейся женщине, что вышла на крыльцо.
– О нет, Ртутная Дева, – еле слышно звякнула Ленточка, с силой вцепляясь в плечи Рыжика и закусывая губу. Оркестр возобновил исполнение вальсов, осмелевшие барышни вновь взялись выписывать на площади круги и стрелы своими атласными башмачками, но дрожащая Ленточка осталась стоять посреди толпы, низко склонив беловолосую голову. Леди Джанне, спустившись с крыльца, шла к ней, шурша своим паутинным платьем. Один алый мак выпал из причёски, и теперь лежал на сапожке Рыжика, словно невысказанная вслух просьба.