Non Cursum Perficio
Шрифт:
– А может, всё-таки возьмёте меркаторов? Просто так, не в обмен. Я уже просто задолбался в Кривражки за молоком для этих тварей гонять… жрут его, как молотилки, стуки напролёт…
– Нет уж, спасибочки, мне Диксона во-от так хватает, – фыркнул Рыжик, чиркнув себя пальцем по горлу. Потом решил, что проголодался, и ушёл к кофейне, здраво рассудив, что уж там-то Камилло его непременно найдёт.
Утомившиеся музыканты, вероломно оставив публике патефон, оккупировали все столики, отогреваясь горячим шоколадом, и потому Рыжик встал у стойки, взяв себе бокал глинтвейна. Рассеянно поправил вновь повязанные на горло и запястья бинты – украшавшие их цветы теперь ртутно, серебристо мерцали, напоминая о прикосновениях леди Джанне. И даже горячий терпкий глинтвейн не мог прогнать дрожь, возникавшую при мысли о предстоящей ночи…
Погружённый в себя, Рыжик проморгал появление в кофейне звёздной парочки: кудрявого Полли в майке с коровой и всеядного носатого сиротки Майло. А когда обнаружил наличие их присутствия, было уже очевидно поздно шифроваться в пейзаже. Майло, даже не сочтя нужным поздороваться, моментально присосался к бокалу с недопитым глинтвейном, забив на тот факт, что лицам до шестнадцати алкоголь противопоказан, а Полли, неуверенно подойдя, вопросил:
– Простите… господин Норд… это ведь вы?..
– Нет, Бонита, это не я, это малютка привидение из Вазастана, – изрёк Рыжик несколько мрачно и облокотился на стойку. – Ты сам не видишь, что ли, вороны глазки выклевали? Ладно, хватит патетики, переходим к конкретике. Откель твоя милая конопатая физиономия взялась на озерах? Я слышал, что тебя убили в Никеле, вообще-то.
– Его убьёшь, – хрюкнул в глинтвейн слегка окосевший Майло, – проще медного червя досыта накормить…
– Это Майло, – предупреждая вопрос Рыжика, торопливо объяснил Бонита. – На сто процентов не уверен, но возможно, это мой сын…
– Чё, от Сао Седара? – хмыкнул Рыжик, оценивающе озирая смуглого, носатого, длинного и черноволосого Майло, погружённого в глинтвейн и сладко жмурящего золотисто-карие глаза.
– Поль, не тешь себя напрасными надеждами. Этот огарок похож на тебя не больше, чем я – на светлого ангела Некоузья.
– Я же говорю, что не уверен, – Бонита несколько удручённо поскрёб пятернёй в роскошных каштановых кудрях. – Зато Майло – копия своей матери, ведьмы из северного клана Стефании Пеккала, а я с ней… у нас ещё давно, когда я учился в Изборском НИИ… ну, это. Вы поняли.
– Ха! Конечно, понял. Неудивительно, что Ливали до сих пор чешется от желания тебя быстро, но болезненно прикончить! – Рыжик хлопнул ладонью по стойке и взял всем ещё по глинтвейну.
– Аналогично, – мрачновато отозвался Бонита, беря бокал. – Я тоже не настроен на перемирие. Тогда, когда меня в первый раз занесло в Никель, на меня почти сразу напрыгнул ни хрена не понимающий, но горящий желанием всех спасти Седар с пистолетом. Но я-то сразу вспомнил ту нашу беседу двухгодичной давности, когда я перевёлся из СИИЕС, и эту страшную сказочку про девочку-комендантшу Хелен из 7/1 корпуса, и всё сразу смекнул. Да и вы как-то уж чересчур по теме пропали в неизвестном направлении…
– Нет, вот кстати, изначально я совершенно не собирался иметь никаких дел с Некоузьем! Это Элен их захотела… поиметь… со мной, – Рыжик криво ухмыльнулся, болтая в своём глинтвейне декоративным зонтиком и ожидая, пока чуть остынет. – Изначально, Поль, я просто сбежал от драгоценного Дьена Садерьера, дабы ничего больше не слышать про священный долг сакилчей и прочую мутоту, тянущуюся за мной из моей позапрошлой жизни, как вонь за Баркли. И пожить нормальной человеческой жизнью. Ага, как же, пожил, щас… Честно говоря, я тогда не очень-то поверил в эту твою историю с пророчеством, ведьмами, меткой Иглы и Стрелы, и таинственным, никому не известным клином-миром. Тем более что госпожу Хелен Шульц, в девичестве Элен Ливали, на моих глазах сожгли в крематории и выгребли из топки на совочек. Конечно, родинки у меня на лице и плече действительно складываются в рисунок в виде иглы, да и происхождение не самое банальное, но… но ведьмы, узы и затерянный мир – это уже совсем какая-то мистика. Даже я в неё не поверил. И не верил, пока эта самая сожжённая Элен Ливали не пустила за мной офицеров из Кирпичного, дабы отловить бедного сиротку с даром уз и пристроить его к делу прогресса! Слава Са, Элен Ливали не знала обо мне всей весёлой правды, да и блузу на мне в Кирпичном никто, как ты, не рвал,… на такой суровый поступок наглости хватило, по ходу, только у тебя, Полли.
Бонита от этой реплики смущённо укусил свой бокал за край, едва не отхряпнув кусок стекла, и трогательно покраснел. История с собственным нападением на директора Антинеля была ещё жива в его памяти.
Чтобы избежать поддразниваний заметно разрумянившегося с глинтвейна Рыжика, Поль с любопытством осведомился:
– Раз вы здесь, значит, из Кирпичного как-то удрали?..
– Ну да, – с удовольствием подтвердил Рыжик. – Даже не стал дожидаться, пока Элен вернётся из инспекторской поездки в Сливянцы. Меня из Некоуза обратно меркатор вывел, сам бы я там заблудился к хренам, несмотря на компас. Но Элен упорно не поняла, что я совершенно не хочу с ней повстречаться, и пришлось отрываться от хвоста в виде стаи функционеров. А тут ещё Дьен Садерьер в затылок дышит – веселуха, в общем. Не Антинель, так Кирпичное – дилемма из серии «не понос, так золотуха», мда. И чтобы затеряться в пейзаже, я временно прописался у Камилло Диксона – может, видели его, такой прикольный мухнявый старикан, на чучело похож.
– Ничего он не прикольный, – плаксиво пожаловался Майло, выхлебавший свой бокал и теперь делавший некие намёки в сторону шоколадных крендельков. – Жадный дедок с характером, как у старой девы! Зажался на печенюшки с гаданиями, если бы не Полли, то не видать их мне, как от нефтяных коров молочка. А вот ты прикольный, – добавил он подхалимским тоном, заметив, как Рыжик выгребает из кармана мелочь. – Неудивительно, что вы с Полли дружите. Слу-ушай, а у тебя запонки из настоящих бриллиантов, да?..
– Не, это точно ребёнок Седара, – констатировал Рыжик и купил шоколадных крендельков: не столько из симпатии к Майло, сколько для того, чтобы тот помолчал. – Бонита, а раз ты здесь, то значит, из Никеля вернулся, да ещё и Седара взад за шкирку приволок!.. Я ведь был недавно в Антинеле, оттепель пересиживал, видел там этого друга принцессы Нури. Он же директором терь заделался, ему коварный Дьен предложил. Ну и Седар меня, сообразно принципу транзитивности, тоже видел. И даже опознал, зараза такая, хотя ума не приложу, на чём я прокололся. Косил там под практиканта из инфекционки, вкалывал у клёцконосого, особо так по опасным местам нашей географии не светил, даже шмоток у Садерьера занял, что-то такое вишнёвое,… и вот вам! Ты не знаешь, Сао потом себя после этого рандеву в кустах как вёл, адекватно? Я-то сразу к Диксону от греха подальше сбежал, даже переодеться не успел…
– Не, не знаю, – Бонита опять задумчиво поскрёб в кудрях, грызя кренделёк. – Да и из Никеля мы по отдельности возвращались. Нас тогда офицеры чернявки возле столовой засекли, я уже и поминальную молитву прочитал, но тут Седар из не понять каких соображений швырнул в них зажигалкой, и пока его расстреливали у стенки, я по щитку вломил. Там же полдома на старых коммуникациях сидит, мне дотянуться – раз плюнуть… такой фейерверк был, ла Пьерр со своим складом фугасных ракет отдыхает в сторонке. Но уйти не успел, ибо продырявленного Седара подобрать хотелось, а потом уже чернявки все входы-выходы перекрыли. Сутки партизанил там по коридорам, но трупа индуса в белом так и не нашёл. Потом подкопил сил и рванул через заслон на другую половину дома. Прямо через глухую стену. Меня вон камрады этого проглота на лестнице в полуобмороке подобрали – в куче битого кирпича и без половины ногтей… Пожил я у них пару дней, отлежался. Послушал детские сказочки и местное радио, почитал городские газетки, и понял, что ничего не кончилось. Ливали живее всех живых, а пророчество Тэй Танари живёт и, так сказать, побуждает. Ну и началась герилья. Элен всё это время, на моё счастье, где-то шлялась, а я доводил её солдат до белой горячки и мочеиспускания кипятком. То нефти им в водопровод напущу, то провода к хренам пообрываю, то в кастрюлю с компотом в столовке дохлую ворону с вокзала подкину, то тупо напихаю под придверные коврики тухлых кричайкиных яиц…
Рыжик неожиданно поперхнулся глинтвейном, и обеспокоенные Майло и Поль так постучали его в четыре руки по спине, что едва не сломали напополам.
– Это так, ничего, – завывая от смеха, выдавил Рыжик, всё ещё кашляя, – это личное. Ты давай продолжай, Поль, я весь заинтригован.
– Ну вот. Бегаю я, значитца, от стаи штурмовиков день так на третий, – Бонита патетически взмахнул крендельком. – А мои узы за это время уже прилично напитались энергией, мне сам чёрт не брат, и я этих барбосиков дразню тем, что исчезаю в одном месте и появляюсь в другом, в пределах десятка метров. Они психуют, верещат, палят в меня, слюни по стенам, короче. И тут, оба-на, оба-на, я высовываюсь им посвистеть из лифта, а там в холле стоит наш чудо-индус, весь такой с понтом под зонтом, причепуренный, только глаза почему-то квадратные и на лбу. А его опять пара чернявок убить налаживается. И что за мания у этого Седара?.. Пришлось отвлекать агрессию на себя, а потом быстренько выволакивать Сао наружу. И тут, что я вижу, волшебная картина: Антинель, ночь, артритные каштаны и какой-то перекошенный профессор физики из восьмого корпуса! К тому же, он пытается вменить Седару весело валяющийся у нас под ногами трупец чернявки с распоротым горлом, а Седар от таких натюрмортов тошнится и прилаживается без чувств рухнуть рядом с трупом в глубоком обмороке…