Non Cursum Perficio
Шрифт:
– Здрасьте! Меняетесь? – окликнули Диксона, и по круглой коробочке нетерпеливо постучал смуглый палец. Проследив взглядом дальше, Камилло обнаружил рядом долговязого носатого мальчишку, наряженного в явно не подходящее ему, с чужого плеча, белое пальто военного кроя с позументами. Мальчишка выжидательно таращился на него яркими золотисто-карими глазами.
– М… очень, очень вряд ли, – Камилло быстренько приховал коробочку в карман. Мальчишка было поскучнел, но потом вдруг ловким жестом фокусника вытащил у себя откуда-то из-за шиворота длинную серебряную цепочку, на которой висело нечто круглое – то ли пудреница, то ли брегет. На его крышечке красовалась отчеканенная ящерка, точь-в-точь как на выменянной у Элен коробочке с ключом. Камилло уставился на штуковину с оживлением. Смуглый мальчишка меж тем любовно обозрел свою приспособу, чмокнул ящерку на крышке и столь же молниеносно спрятал обратно. После чего, произведя все эти завлекательные действия, он широким жестом отодвинул охреневшего Диксона с дороги и деловито сообщил румяной девушке-кондитерше:
– Значит так, две плюшки с кленовым сиропом, пять пирожков с волчанкой, пару круассанов, конвертик с творогом, шоколадный крендель и штук семь кексиков с изюмом…
– Имбирное печенье, – пискнул откуда-то сзади Диксон, решивший не уступать свою очередь этому юному нахалу. – И ещё два какао, пожалуйста.
– Три какао, нет, лучше даже четыре, – поправил его юный нахал, сгрёб всю свою заказанную выпечку и в мгновение ока исчез одновременно в десяти взаимоисключающих направлениях.
– Сорок семь крон, пожалуйста, – прощебетала румяная кондитерша, пробивая чек. Камилло налился приятной помидорной краснотой от гнева, по-рыбьи молча хлопнул ртом и, так ничего и не сказав, полез в бумажник. Чувства, бушевавшие в его душе, были сейчас как никогда далеки от самаритянских. Хватит с него и одного подобранного на улице сиротки!!
Клокоча от гнева и пытаясь укусить собственные усы со злости, Диксон с кульком печенья и подносом с четырьмя чашками какао промаршировал к балюстраде, где находились столики и, как и везде, изобильно висели разноцветные бумажные фонарики.
Смуглый мальчишка обнаружился за первым же столиком: вытянув длинные ноги в красных джинсах, он энергично рубал шоколадный крендель, вгрызаясь в него так, что в сахарной пудре перепачкались не только щёки, но и оттопыренные уши. Диксон налетел на него, как коршун на цыплёнка:
– Ты, чумазое отродье подворотен Некоузья! Да я…
– У меня, вообще-то, имя есть. Меня, между прочим, Майло зовут, – сквозь крендель обиженно оповестил мальчишка, встал и отобрал у вконец выпавшего от такой наглости в аут Камилло его поднос с какао. – Вы садитесь, нечего маячить, словно майский столбик. В ногах правды нет, она находится между ними. Спасибо, кстати, за имбирное печенье, м-м, моё любимое…
Поскольку Камилло по-прежнему безмолвствовал и изображал элемент интерьера, «чумазое отродье» по имени Майло приветливо потянуло его за рукав пальто, чтобы Диксон всё-таки сел. И бесцеремонно запустило смуглую лапку в кулёк с имбирным печеньем.
– Это не тебе, гопота вокзальная! – отмер Камилло и шлёпнул Майло перчаткой по руке. – Это нам с Рыжиком, как, впрочем, и какао!
– Я всего одну-то возьму, – заизвивался Майло, временно прекратив жевать крендель и взирая на Камилло умоляющими золотисто-карими глазами. – Дядечка, неужели вам жалко для бедного сиротки одного-разъединственного печеньица? У вас ведь такие глаза добрые, вы не можете, не можете в праздник обделить едой бедного сиротку-у-у…
– Ещё как могу!! – рявкнул доведённый до ручки Камилло, схватил недогрызенный крендель Майло и так треснул им по столу, что наглый сиротка подскочил вместе со своим стулом.
– Особенно если учесть, что это именно я заплатил за весь этот беспредел!
Диксон ткнул огрызком кренделя в разложенный по всему столику кондитерский разврат.
– Так, дяденька, я не ел уже неделю, – заныл Майло, таща при этом в рот близлежащий кексик.
– У меня даже на трамвай крови нет, я сюда пешком из Никеля шёл! Падая по пути в голодные обмороки! Семь раз упал, пока дошёл… или десять?..
– Я последний раз повторяю: брысь из-за столика, пока уши не оторвал, нефть те в воду, чума носатая, – зло прошипел Диксон, сгребая всю снедь на свою сторону стола. – Кексик, так и быть, оставь себе, ты его уже обслюнить успел. Брысь, я кому говорю!
– Майло, детка, это что это за хрен с бугра тут на тебя рот открывает, золотце моё? – ласково проворковали рядом, и на третий стул плюхнулся молодой мужчина, наряженный тоже довольно странно: в лакированные штиблеты в сочетании с рваными грязными джинсами, в болтающийся на нём клетчатый пиджак, и майку с крылатой коровой на животе. «Да тут их целая шайка!» – в панике подумал Диксон, загораживая пироженки руками и судорожно выискивая взглядом в толпе рыжую макушку. И почему эта зараза вечно где-то лазит как раз тогда, когда вусмерть, до зарезу, нужна под рукой?.. Майло меж тем доел кексик и, облизывая пальцы, горько вздохнул:
– Да вот, Полли, такой милый с виду, а сироте печеньку зажал…
– Слышь, дядя, – нежно обратился к резко побледневшему Камилло этот вот Полли, почёсывая нарисованную на майке корову в районе хвоста, – дай ребёнку пряник, не жмудись. Он же тебя по-хорошему просит, по-доброму, так чё ты орёшь-то, словно тебя в нефти топят? Тя же никто не топит! Пока что.
Гадкий Майло тихо захихикал, наблюдая за сменой красок на физиономии Диксона, и, когда Камилло со слышимым скрипом протянул ему печенье из кулька, сиропным голосом мурлыкнул:
– Спасибо, дядечка!
– Пожалуйста, деточка, – не остался в долгу Камилло и тоже сердито откусил печенье. Из него выпала свёрнутая трубочкой бумажка, Диксон развернул её и прочёл, чуть шевеля губами:
– Тебя ждут горькие потери и сладкие встречи, но в результате ты останешься со своим, а не при своём. Что это за бред?..
– Предсказание на весну, – охотно объяснил Майло и тоже вытащил из печеньки свёрнутый листок. Громко и торжественно огласил:
– Единственная ошибка, которую не исправить – это ты сам. А всё остальное исправить тебе удастся. Дерзай! Ы-гы-гы. Нет, Полли, это не так тут написано, это я так комментирую свежий информационный материал.
– Не знаю, как у дяди, но про тебя чистая правда написана, золотоглазый, – Полли зыркнул на Диксона. – Эй, натурщик для фермерских пугал, дай пряник, я тоже хочу узнать своё будущее!
– Полли, – с глубокой укоризной воскликнул Майло, – а почему ты не сказал дяде волшебное слово «пожалуйста»?.. Кто тебя воспитывал-то?..
– Кровежорки, – очаровательно оскалился Полли и уставился на Камилло серыми глазами со смешанными в невероятной пропорции наглостью и трогательной просьбой. Поняв, что Рыжик и Ленточка в ближайший час вряд ли вообще вспомнят о его существовании в этом бренном мире, Камилло предпочёл капитулировать перед Некоузской уголовщиной и дал Полли печенье.