Non Cursum Perficio
Шрифт:
У Диксона озноб прошёл по коже, но он храбро ответил «да!».
– Тогда так... – Рыжик обмакнул в коричневое варево палец и начал писать на зеркале своё настоящее имя – странную вязь рун, древних и ужасающих. Чуть помедлив, Камилло вывел рядом «Камилло Александр Диксон» и критично уставился на подозрительно загибавшуюся книзу кривую надпись.
– Началось, – Рыжик схватил Камилло за руку и впился в неё ногтями с такой силой, что Диксон еле слышно ойкнул. Пару секунд ничего не происходило; потом их имена начали как бы проваливаться и тонуть внутри зеркала – и тогда в нём отразились те, кем они были на самом деле...
Камилло в ужасе уставился на себя самого оцепеневшим взглядом кукушки из ходиков: там, в зеркале, обнаружился его прежний внутренний Диксон. Тот, ещё не прошитый-простроченный по швам, сено-солома, не перетянутый крепкими нитками дорог, не познавший стальной иглы. Вздорно и брезгливо скрививший рот старикан. Не мухнявый и дерюжно-шерстяной, а намертво закованный в ржавые латы собственной принципиальности, напяливший дорогой костюм жирно лоснящегося эгоизма. «Фу-у!» – подумал про этого типчика Камилло, и на его лице отразилась брезгливая гримаса зеркального Диксона.
– Ты форменный псих, Камилло, – сказал тот, из зеркала. – Гляньте только, кого он приволок в свой дом с улицы, с кем он связался, кому он наивно верит! Открой глаза, дурачок. Ты всю свою жизнь вёл себя, как полная тютя, так хоть сейчас возьми себя в руки, чучело драное... Как тебе только не противно якшаться с этой тварью, что стоит за твоей спиной?
Диксон против своей воли глянул вбок, скосив глаза на отражение Рыжика – и вскрикнул, попытавшись инстинктивно отшарахнуться в сторону. Рядом с ним, там, в перевёрнутом мире, стояло презрительно сощурившееся создание, жуткое и прекрасное, а Рыжик, окаменев, молча таращился на него снизу вверх с видом одновременно жалким и заносчивым. Воздух между двумя парами одинаковых чёрных глаз нагрелся и потрескивал от силы невысказанных слов.
– Та-ак, – в конце концов, изрекло отражение Рыжика, опираясь на раму зеркала, и свысока оглядело прихожую Камилловой квартирки, чертя у своих ног кончиком холодно мерцавшей шпаги. Оба Диксона в этот момент смотрели на него с одинаковым выражением лиц: смесь отвращения и ненависти. Почти ничего человеческого не было в этом существе: фарфоровое лицо, застывшее и равнодушное, огненные локоны – не волосы, а свившиеся в затейливую причёску змейки с медной чешуёй, чёрный шёлк одежд, и столь же чёрные крылья за спиной – ни единого белого пёрышка, ни единого блика света в бездонных антрацитовых глазах...
Чуть качнув гордо поднятой головой, отражение проронило:
– Ну, мы и докатились... Живём обычной человеческой жизнью, и изображаем непонятно для кого отвратительную сладкую невинность... Как же ты до сих пор не удушил сам себя за эту постоянную ложь? Как ты до сих пор не убил это жалкое создание по имени Камилло, что смеет смотреть на тебя с отвращением? Что смеет называть тебя...
– Да! Неважно, как меня звали раньше – а Камилло зовёт меня Рыжик! – с отчаянной злостью закричал он на своё отражение, холодно глядящее на него сверху вниз из зеркала. – Диксон, не слушай их, пей наперстянку – давай навсегда забудем... этих!
Рыжик поднёс к губам медную пиалу, дрожа и обжигаясь, зажмурился и сделал первый глоток. Камилло, оторвавшись, наконец, от созерцания неприятных сторон своей личности, тоже отхлебнул из чаши, не отказав себе в удовольствии показать напоследок язык возмущенно вскинувшемуся прошлому Диксону. Наперстянка оказалась горьковатой и пряной, как сама свобода. Ароматы полевых трав, блаженный бальзам для уставшей помнить души, спасительная темнота...
Камилло поймал губами последнюю каплю, и медная пиала, выпав из руки, почти одновременно с Рыжиковой брякнула об пол.
– Долой милорда, который презирал всех без исключения людей и не верил никому, – тихо прошептал Рыжик в опустевшее зеркало, – долой высокомерное чудовище, истерзанное своим собственным одиночеством, долой Норда и все его вопросы без ответов, – долой!
– Долой завязшего в тухлом благополучии моллюска, – подхватил Камилло радостно, – долой тупой офисный планктон, скучного пачкуна и ретрограда, боящегося малейшего дуновения свежего ветерка, запершегося от мира в четырёх стенах!
– Смотрим, что получилось после курса питья похудательного чая? – весело осведомился Рыжик, подмигивая одним глазом.
– Призы в студию, – громко потребовал Камилло и похлопал в ладоши. Продолжая радостно ухмыляться, Рыжик красивым жестом выдернул бутылку шампанского из ведёрка со льдом, поймал за горлышко, крутнул в пальцах и, встряхнув, выбил от бедра деревянную пробку.
Тыдыщь! От грохота вздрогнули капитальные стены в четыре кирпича, завыли во дворе сигнализации на машинах и свалилась с крюка люстра в Камилловой комнате. Пенящаяся серебристо-белая жидкость окатила зеркало и живописными соплями повисла на вешалке с одеждой и окрестных обоях. Еле увернувшись от фонтанирующего шампанского, Камилло подхватил с пола пиалы, подставил их под горлышко бутылки, наполняя до краёв. Рыжик меж тем круглыми буквами с завитушками выводил на мерцающей пене своё нынешнее имя. Диксон задумчиво почесал лысину краем одной из пиал, потом подписал рядом «Мухнявый Камилло».
Белые брызги растворились, как до этого отвар наперстянки, и в зеркале стало видно...
– Обалдеть просто, – прошептал Камилло, расплываясь в улыбке. В зеркале мальчишка в рваных джинсах и белой рубашке, с загорелым облупленным носом и серо-голубыми глазами, энергично дул на целый букет одуванчиков, так, что мягкий пух летел во все стороны и застревал в его густых янтарно-русых волосах...
– Да уж, обалдеть, – тоже шёпотом согласился Рыжик. – Эй ты, крестьянский ребёнок, дитя американской глубинки! Дуй в другую сторону, я не хочу жевать этот дурацкий пух...
Его отражение, выглядящее теперь чуть постарше оригинала, помахало на веселящегося Камилло краем своего строгого френча. Шпага висела у него на перевязи через плечо, и хотя румянца на фарфоровых щеках так и не появилось, с лица сошло отталкивающее выражение полного равнодушия, а одно крыло сделалось белым, словно яблоневый цвет.
Юный Диксон в ответ только захихикал, нечаянно проглотив несколько серебристых пушинок.
– Я кому сказал, не дуй!! – золотисто-рыжие волосы милорда взметнулись над плечами двумя всполохами пламени – медные змейки наперегонки ловили зубами одуванчиковый пух, словно мошкару. Мальчишка Камилло некоторое время с интересом разглядывал эту живую причёсочку, потом неожиданно расплылся в хитрой ухмылке, порылся в кармане выцветших джинсов – и кинул змейкам ириску-тянучку... Через полминуты милорд с возмущённым воплем скрылся куда-то за рамку зеркала – распутывать свою склеившуюся причёску...