Non Cursum Perficio
Шрифт:
– Э... спасибо... мне нужно ещё что-то сказать? – уже сквозь яблоко тревожно осведомился Диксон, с наслаждением вгрызаясь в красную мякоть. Сок тёк у него по усам, от аромата сильно закружилась голова – вкуснее этого яблока он не ел ничего с самого детства, когда ребёнком играл в саду своего деда. Рыжик, глядя на поедающего яблоко Камилло, слегка поморщился, передёрнув плечами, и объяснил Диксону:
– Ты должен откусить от белого яблока и дать его мне с теми же словами. Сразу говорю, от себя очень неприятно откусывать, но ты уж постарайся ради меня...
– Ладно, – несколько растерялся Диксон, взял показавшееся ему самым привлекательным яблоко и бестрепетно вонзил в него зубы. С первой каплей прозрачного сока его сердце резко вздрогнуло и обморочно зависло в тишине, а внутри рухнула плотина самой личности Камилло Диксона: всё, что было им, рванулось вдруг наружу, стремительно, безвозвратно, не удержать... В состоянии, близком к первой минуте посмертия, Камилло отнял руку с яблоком от губ и увидел, что оно стало жёлтым, как сердцевина ромашки, с сочащейся нектаром янтарной мякотью. Он протянул его Рыжику, эхом повторив прозвучавшие недавно слова...
– Благодарю тебя, – Рыжик опустил ресницы, чуть помедлил и вцепился в жёлтое яблоко, едва ли не в мгновение обглодав его до огрызка – и заодно обглодав с Диксона душу до самых костей. Это было одновременно неприятно и волнующе – ведь мякоть мыслей Камилло таяла сейчас на губах Рыжика, его единственного Рыжика, от которого он уже вкусил алой грешной сладости, запретного рая всемогущества и терпкой боли всех прошлых потерь...
Камилло чуть поморщился и передёрнул плечами, как Рыжик пару минут назад. Улыбнулся ему, благодаря за странный, восхитительный ритуал Перемены.
– Ты молодец, Камилло, – серьёзно сказал Рыжик, глядя ему в глаза: серо-голубое вешнее небо апреля. – Сразу смог... а я, пока тебя ждал, своё яблоко раз семь пытался надкусить, и не мог... Только когда увидел, как ты приехал, вылез из «Паккарда» и стоишь, смотришь на наши окна – тогда всё-таки решился...
– Я просто не знал, что меня ждёт, – улыбнулся Диксон в ответ.
– Я... я тоже точно не знал. Я ещё ни с кем... не менялся душами, – шёпотом признался Рыжик, несколько нервно поправляя цветки на воротнике и пряча лицо во внезапном смущении. – Ну... что? Садимся ужинать?
– Нам полагается кушать ёжика? – подозрительно ощерился Камилло, пристраивая попу на табуретке. – Ты его в чём пёк, в плите или на костерке в мусорном баке, где бомжи греются?
– Это не ёжик, – обиделся за своё жаркое Рыжик, любовно подправляя торчащие из ушей у главного блюда вечера пучки какой-то зелени. – Это меркатор, и есть мы его не будем. Он ведь живой! А ты таки варвар, Камилло.
– Живой?! – Диксон едва не опрокинулся вместе с табуреткой, уставясь на игольчатое бурое нечто, источавшее запашок наподобие работающей нефтяной вышки. – Да ещё и меркатор?
– Ну да. Их так из-за меркаторских карт назвали. Они умеют силовые линии вынюхивать и бегать по ним между мирами. Ещё понимают, когда их просишь куда-нибудь тебя вывести. Меня тогда из Кирпичного прошлой весной именно вот это чудо спасло. Показало дорогу из Некоуза сюда... Сам бы я ни в жизнь не выбрался.
– Круто! – Диксон посмотрел на ёжика-навигатора с восторгом. Рыжик тем временем оторвал от своей блузы верхнюю пуговку, старательно покатал меж ладоней и жестом велел Камилло проделать то же самое. Одуревая от интереса, Диксон послушно выдернул из белой офисной рубашки верхнюю пуговку и потряс её в кулаке. Потом одновременно с Рыжиком положил перед носом у неподвижно возлежащего на блюде меркатора.
– Куда дорога нам ляжет, скажи? Куда нас заведёт Перемена? – с волнением спросил Рыжик, склонившись над столом. Ёжик неожиданно с присвистом втянул в себя воздух и поднялся на четырёх коротких лапках. Повернулся вокруг своей оси, чихнул на пуговки, и с его иголок свалилась в подставленную Рыжикову ладонь та самая неопределённая розовая сливка.
– Истинный Полдень, – изумлённо прошептал Рыжик, потом вдруг радостно взвизгнул, схватил меркатора под живот и ссадил на пол, к заранее поставленному у рукомойника блюдцу с молоком.
Ёжик с энтузиазмом залакал, довольно пофыркивая, а Рыжик разделил фрукт на две части. Одну он протянул Диксону, вторую запихнул в рот, и сквозь неё объяснил:
– Фрукты символизируют стороны света. Абрикос – Восток, апельсин – Юг, виноград – Запад, клюква – Север. Но я тогда услышал от Ленточки, что у них в трамвайном депо ещё принято класть личи или райское яблочко – символ Истинного Полудня, между югом и востоком. Что меркатор стряхнёт, туда и приведёт Перемена... нам выпал Истинный Полдень, странно, но очень здорово. Просто не верится. Ладно, давай таки есть. На предпраздничный ужин подают обычно кашу из волчаток, это такие то ли грибы, то ли ягоды, они на телеграфных столбах растут, и котлетки из рыбальщиков. Но за неимением оных мы едим тыквенную кашу и куриные котлетки. Я и так еле меркатора раздобыл, все Пустыри облазил...
Следующие полчаса Рыжик и Камилло воздавали должное ужину, а меркатор, долакав своё молочко, улёгся в пустое блюдечко и, судя по всему, опять уснул.
– Ну что, – аккуратистски убрав со стола, сказал Рыжик, вставая за левым плечом Диксона – так, что чёрный шёлк блузы коснулся Камилловой выбритой щеки, – переходим к завершению ритуала. Эта часть Перемены самая жуткая и при этом самая интересная... Готов?
– Для тебя я ко всему всегда готов. К труду, обороне, сплетням и сладкому ничегонеделанию, – откозырял ему Диксон двумя пальцами. Странно усмехнувшись – или скривившись?.. – Рыжик подхватил со стола ведёрко со льдом и белым шампанским, жестом велел Камилло взять пиалы и направился в прихожую, к большому зеркалу.
Ведёрко было пристроено на этажерку к телефону. Диксон протянул Рыжику изящную, со странной чеканкой, медную чашу, и с удивлением понял, что у Рыжика сильно дрожат руки.
– Сейчас, Камилло, – судорожно вздохнув, каким-то абсолютно картонным, наигранно весёлым голосом сказал Рыжик, вцепившись в свою пиалу, – сейчас у нас будет Перемена в стиле рекламы чая для похудания. С картинками типа «до» и «после». Мы навсегда забудем себя прежних и навсегда запомним себя новых. Скажи мне, истинно ли ты желаешь этого?