Non Cursum Perficio
Шрифт:
– Я люблю тебя, Ирма, – на полувыдохе, прикосновением белого, бархатного ангельского крыла прошептал Рыжик, и Дэмиен вздрогнул от озноба. Удивительно, до чего выразительным оказался голос этого создания, когда прозвучали написанные на снегу слова...
Так не похоже на тот бесцветный, лишённый эмоций тон, который Крейг слышал последние полчаса. «Скажи это имя ещё раз... ты умеешь это как-то особенно делать!» – взглядом попросил Дэмиен, и вновь вернулось с весенним бризом, с плеснувшей волной, с тенью чайки на мокром песке:
– Ир-ма... Иррма... – а потом неожиданно распахнувшимся во весь горизонт закатом, мягким шелестом набегающего прибоя, шелестом ветра, – Дэми-еннн...
Рыжик бесшумно встал, и сделал шаг назад, и пропал в темноте, оставив офицера Дэмиена Крейга лежать на спине и смотреть в мартовское небо полными слёз глазами.
«...И кто знает, не была ли смерть для него спасением...»
Дома ожидали изводящийся от тревоги Диксон и раскалённый чайник – «Я его раз триста уже подогревал, пока ты там ходишь!». Ничего не говоря, Рыжик сел за стол, поднеся к бледному лицу курящуюся ароматным дымком чашку. Отпил чая.
– A la guerre comme a la guerre, – в конце концов, тихо проговорил он сам себе и вздохнул в свой смородиновый чай. Камилло наблюдал за ним лихорадочно блестевшими серо-голубыми глазами, нервно выщипывая пух из воротника свитера.
– Рыжик, – всё-таки окликнул Диксон, когда тот допил чай и отставил чашку в сторону. Рыжик вопросительно поднял голову:
– Что, Камилло?
– Ты... ты... не делай так больше, ясно?! – выкрикнул вдруг Диксон несколько невнятно. – Ещё раз увижу, как тебя похищают – у меня инфаркт будет! Не делай так больше никогда!!!
Рыжик долго смотрел на взъерошенного, всклокоченного, до сих пор переживающего ту страшную минуту у подъезда Камилло, и его лицо, как обычно, не выражало ровным счётом никаких чувств. Диксон от этого молчаливого, спокойного взгляда даже как-то слегка оклемался и прекратил выдирать шерсть из своего воротника.
– Я постараюсь, – непривычно мягким голосом проговорил Рыжик тогда, когда Камилло уже отчаялся что-то услышать. – Честное слово, я постараюсь. Пойдём спать, Диксон. Поздно уже.
– Вот постарайся, – для острастки пробурчал Камилло, уже успевший сообразить, каких жутких глупостей требовал в состоянии аффекта, и порядком устыдившийся своего демарша.
Встал, убрав чашки в раковину и заодно приняв выгодную позицию, чтобы не было заметно виноватого выражения на физиономии.
Бесшумно подошедший Рыжик потёрся щекой о Камиллово плечо, выражая своё понимание и признательность, и скосивший на своего найдёныша глаза Диксон заметил, что его волосы вновь начинают обретать свой настоящий, золотисто-рыжий цвет. И это показалось Камилло хорошим знаком. В уютном молчании они быстро вымыли-вытерли-убрали по местам посуду, и разбрелись по комнатам, одинаково улыбаясь самыми краешками губ – чтобы не спугнуть...
– Ир-рма, – сам себе прошептал Рыжик, зарываясь лицом в подушку. – Ирма и Дэмиен... К’рейг.
И почти сразу уснул – как всегда, без сновидений.
*
...Естественно, поставленный на семь утра будильник в телефоне был выключен киданием LG в стену: после Антинеля Рыжик мог смело давать мастер-классы по технике уклонизма от ранних побудок. Причём чисто на инстинктах, не приходя в сознание. В результате первым проснулся Диксон – часов в десять утра. И печально помахал лапкой мечтам о свойской рыночной сметанке.
Натянув неистребимые вельветовые брюки с ромашкой на заднем кармане, очередную клетчатую рубашку и два разных носка, Камилло выгреб в кухню, порылся в холодильнике и понял, что он чего-то не понял. За ночь с полок исчезли припасённые на чёрный день консервы с тушёнкой и скумбрией, пучок петрушки, десять яблок, плавленый сырок в ванночке и банка с прокисшим смородиновым вареньем. Мысль о том, что кто-то мог покуситься на столь странный продуктовый набор, была совершенно абсурдна. Тем более что дорогой сыр с плесенью остался спокойненько лежать в холодильнике, равно как и остатки спагетти с тушёным мясом.
– Подозрительно всё это, – вслух сказал Диксон, доставая молоко, чтобы сварить манку. Потом решил сходить к Рыжику – а вдруг тот перекинулся с паяния странных приборов на алхимию? И сварганил из старого варенья какое-нибудь зелье, ага... и из бычков в томате вместе с банками.
Камилло хмыкнул и просочился в Рыжикову комнату, где пахло осенними цветами и пряным холодом. Осторожно обошёл по широкой дуге стоявший у стола и негромко гудевший бывший радиоприёмник и присел на краешек дивана. Рыжик безмятежно спал, лёжа на спине и раскинув руки; на его левой щеке с родинкой лежала медно-рыжая прядь волос, горевшая в полумраке золотистыми искрами. Камилло с ласковой улыбкой коснулся лица Рыжика, намереваясь убрать растрепавшиеся волосы и разбудить своего найдёныша... и медная прядка, шевельнувшись в пальцах Диксона, бодренько шмыгнула на место, на подушку...
Камилло взвизгнул, как гимназистка, отдёрнув руку, и едва не свалился с края дивана.
– Ты что?! – Рыжик резко сел, открыв один глаз и пару раз ошалело им моргнув.
– Чего ты орёшь? Что стряслось?
– У тебя, это... волосы... ползают. В смысле, шевелятся сами по себе. У тебя прядка на щеке лежала, я убрать хотел, а она вывернулась и сама, того... убралась, – прозаикался Камилло.
– Святые Хранители!! – Рыжик, распахнув теперь оба глаза, схватился за лохматую голову с паникой на лице. – Этого мне только не хватало для полного счастья!
– Нет, ну если ты скажешь, что у тебя это бывает, я пойму...
– Диксон, я тебя обожаю, – пылко заявил Рыжик, чмокнул обалдевшего Камилло в лысину и умчался в ванную, по пути едва не обрушив этажерку с традесканцией. Камилло некоторое время втыкал в закрытую дверь с сакраментальным мальчиком, за которой весело плескался душ, потом вздохнул, махнул рукой и пошёл варить кашу. Рыжик нарисовался минут через пятнадцать и тут же просверлил в Камилло две сквозные дыры прокурорским взглядом.
– Ты зачем мыло сожрал? – грозно вопросил он и шлёпнул полотенцем по краю стола. Диксон от такого вопроса на засыпку едва не облился кашей: