Non Cursum Perficio
Шрифт:
– Сосисками, горячими, – мечтательно вздохнул за его плечом Поль, которого снова слегка отпустило. Он даже смог посмотреть по сторонам, чуть поворачивая голову и краешком глаза выхватывая из слабых сумерек какие-то детальки интернатского мирка. Чисто выметенные дорожки; напомнившие ему Антинель круглые фонарики на тонких ножках, которые Бонита со своими химиками разрисовал в самые дикие цветовые сочетания пантонника; голые пока кусты. Чуть дальше втыкалась в непогожее небо стеклянная трубка озонатора, в которой неявно мерцали призрачные голубые огоньки; переплетья проводов над ней казались чёрным кружевом на блёклой подложке облаков. Сильно пахло металлом и талым снегом – холодный, равнодушный запах, сквозь который не пробивались даже вездесущие ландышевые нотки.
Бонита опять ухватил руку Камилло, словно чуял в нём чёрный цветок с алой сердцевинкой. Словно надеялся, что внутри него, из семян умирающей ненависти, распустятся такие же цветы...
– Не бойся, – тихо сказал Диксон, сжимая пальцы Поля, и глянул через плечо: их тени шли сзади, независимо сунув руки за спину и даже принципиально повернув головы в разные стороны.
«Занятно, – подумал Камилло, – но весьма тревожно. Если Элен признает Майло и пообещает кучерявому профессору статус неприкасаемости, он с большой долей вероятности и без особых раздумий примкнёт к сторонникам прогресса. А мне тогда наступит логический привет. С большой буквы «П». Надо бдить сладкие речи этой белобрысой твари и не давать ей задурить Полю голову. И себе, по ходу дела, тоже».
По-прежнему как-то по-детски держась за руки, они поднялись на крыльцо, слегка искажённо отразились в вылизанных до зеркального блеска плексигласовых дверях и переглянулись. Там, за тонкой преградой, лежал замаринованный в голубоватом формалине света холл. Там тянулась по плиточным стенам вязь медных проводов, и таяли в нигде чьи-то далёкие голоса, похожие на следы от дождевых капель на стекле.
В нескольких метрах от них Элен Ливали стояла меж этажами на лестничной площадке, с ног до головы облитая сиянием галогеновых ламп, словно сливками, белая-белая в своём нарядном платье и в сильнейшем волнении, и дрожала. Она с силой прижимала к себе обе руки в тщетной попытке удержать бешено колотящееся, норовящее выпрыгнуть из груди сердце, и грызла губы – девчонка, идущая на первое свидание. Так рядом. Так близко. Здесь... Родной, любимый аромат молока и гречишного мёда кружил голову и заставлял каждую клеточку тела петь и рваться навстречу.
Еле слышный звон пружин в открывающейся двери... вспугнутой птицей мечется под сводчатым потолком холла эхо шагов...
Элен решительно выдохнула. Одёрнула подол платья. Сцепила руки у пряжки пояска в виде веточки ландышей. Пошла вниз, стараясь не торопиться и шагать неспешно – но через несколько ступенек сорвалась с чеканного ритма и суетливо зацокала каблучками, всё ускоряя и ускоряя шаг.
– ...Элли, – одними губами шепнул Поль, остановившись в шаге от двери так резко, будто налетел на невидимую стену. – Она сюда...
– Полли!!
Камилло невольно отшатнулся, прикрыв глаза рукой: ему показалось, будто в холл вкатилась шаровая молния. Но через секунду он понял, что нестерпимое, звёздное сияние исходит от маленькой женской фигурки с забавными косами-бараночками на голове. Элен светилась – вся, от туфелек до белобрысой макушки. Сила и температура её света то и дело менялись от нежно-матового до бриллиантово-белого, переливались радужными разводами и пульсировали в такт биению сердца. Сжав маленькие руки, Ливали стояла напротив них, светилась, улыбалась до ушей и смотрела на Поля влажными влюблёнными глазами.
– Ты пришёл, всё-таки, – пролепетала она. – О, Полли, я тебя так ждала, знаешь? И вас, Камилло, конечно, тоже... – неожиданно вспомнила Ливали про Диксона, немедленно надувшего на неё щёки и непримиримо скрестившего руки на груди. – Ну, не угрюмьтесь, я же вам не враг! Полли, да скажи же ты мухняше. О, Полли! Хоть ты не гляди на меня букой! Ты знаешь, что я не лгу, ты чувствуешь!
– А ты всегда во всё искренне веришь, что это распрекрасно, – пробубнил Бонита куда-то за дверь, избегая смотреть на Элен. Его бледные щёки пламенели двумя пятнами лихорадочного румянца, почему-то напомнившего Камилло о Ленточкиных маках. Поль помолчал, не шевелясь, с полминуты и едва слышно прошептал, – перестань, Элли. Всё давно уже быльём поросло, и вообще мы по разные стороны баррикад...
– Ну и что, что ты мне изменял, – жизнерадостно откликнулась на это Ливали. – Главное, что вернулся. Это всё перечёркивает. И вообще! Вы оба так и будете стоять у порога и изображать вешалки? Пойдёмте, пойдёмте, я заварила чая, не стесняйтесь.
Подскочив к Диксону с Бонитой, глава Кирпичного цепко ухватила их под локти и решительно подтолкнула в направлении лестницы.
– А ну не лапайте мне пальто, я не хочу вашими лютиками-цветочками потом полгода вонять, – возник Камилло, выворачиваясь. Поль же только вздрогнул от прикосновения и закусил губу – но руку Ливали стряхивать не стал. Элен тут же намоталась на кучерявого химика, как медный червячок на незадачливого прохожего, и нежно лизнула его в ухо. Бонита от этого стал совсем как ален мак и начал стыдливо прятать глаза от Камилло. В его душе копошились смутные сожаления о том, что он притащил с собой в Кирпичное этого милого с виду, но при этом немыслимо вредного старикана, нахватавшегося у Норда его замашек. Ведь... ну да, он ведь думал, что Ливали охотится за ним, желая свести старые счёты и уничтожить Майло. Он сражался, пакостил, искал поводы для мести – зачем?..
«Затем, что Элен – чудовище. Пусть и очень миленькое, – зло и холодно прозвучал в голове Поля давно умолкший голос. Голос ведьмы Стефании Пеккала, произведший на залитое сладким сиропом сознание химика эффект корыта с ледяной водицей. – Тебя эта тварь любит до полуобморока. С теми, кто верен ей – мила и пушиста. Но того, кто осмелится встать на её дороге, Ливали раздавит безо всякой жалости, наоборот – с чувством праведности своих действий и торжеством... помни это...».
– Как хорошо, что вы оба решили ко мне заглянуть, – упоённо молола меж тем языком Элен, распихивая своих гостей поневоле в мягкие кресла и мечась между ними в стремлении угодить.
Она подоткнула Полю под локти подушечки, сдёрнула с Камилло шляпу и выключила яркий верхний свет для создания приятной доверительной атмосферы. Пока Диксон и Бонита одурело вертели головами, оглядывая кабинет Ливали и пытаясь как-то уследить за её передвижениями, в комнате появилась беленькая, совсем ещё юная принципалка. Она подала всем троим горячее какао и булочки с корицей, и с поклоном исчезла. Ливали, получив в руки чашку и блюдце, была вынуждена перестать мельтешить, и устроилась в своём кресле с кружевной шалью на спинке, изящно подогнув ноги и взирая на угрюмого Камилло сияющими глазами. Диксон, прохлопавший тот момент, когда в общей суматохе можно было закинуть к Элен в чашку семена кровежорок, смотрел строго в своё какао и недовольно шевелил усами, как бы говоря: нет, светлый ангел Некоузья, можешь свою улыбку съесть сама, мне она совершенно не нужна. Элен, впрочем, не сдавалась.
– Скоро к нам присоединится и ваш друг, Рыжик, – изогнувшись так, чтобы всё-таки заглянуть Камилло в лицо, пропела Ливали. Диксон так вздрогнул, что расплескал на брюки какао. Гневно прошипел, подавшись вперёд и глядя в серо-голубые глазищи главы интерната:
– Ты, мерзкая лживая тварь, как ты только посмела! А ещё оправдывалась, что не знаешь, кто натравил на нас двух офицеров, тогда, в марте!
– Теперь знаю, это моя вторая принципалка, Нарцисса. Нервная и чересчур резкая девочка, что поделаешь, – спокойно отозвалась Элен, всё так же улыбаясь и будто не замечая, как дрожат пальцы Камилло, готовые вот-вот вцепиться ей в шею. – А сейчас Рыжик приедет сюда, в Кирпичное, по собственной воле. У нас с ним договорённость. Так что не драматизируйте ситуацию... ваша фамилия ведь не Садерьер?..