Норма
Шрифт:
— К вам? — переспросил Антон, чувствуя, что начинает густо и безнадежно краснеть.
— Ага, — кивнула девушка, ставя молоко на стол, — заходила по молоко. Теперь-от я вам буду носить, аль Кешка.
— А это… это, — смотрел Антон на крынку.
— Это утрешнее. Тетя Марья подояла и у погреб. У погребе стояло.
Она быстро провела освободившейся рукой по лбу, тряхнула головой и за плечами качнулась толстая русая коса.
— Так что же, — проговорил он уже более спокойно, —
— Еще вчерась, — улыбнулась девушка, — уплотила за месяц вперед.
— Это хорошо. Так, значит, вы у тетки Марьи живете?
— Ага.
— А я вас на деревне никогда не замечал.
Она улыбнулась шире, обнажив ровные крепкие зубы:
— Конечно. Я ж с Ракитина.
— Из Ракитино?
— Ага. Папаня с братом у городе баню строить нанялися, маманя к Оленьке в Торжок подалась, а мы с Кешкой — к тете Марье.
— Значит, вы ей родня?
— Родня, а как же. Племянники мы ей.
— Это хорошо, — проговорил Антон и замолчал, не зная как продолжить разговор. Девушка взялась за ручку двери, толкнула, обернувшись произнесла:
— Ну, пошла я. Досвиданья вам.
— Аааа… — растерянно протянул он, не в силах оторвать взгляда от ее лица. — А как вас зовут?
— Таня, — ответила она, снова отводя рукой со лба русую прядь.
— А меня Антон, — сказал он и замялся, видя что она по-прежнему молчит и улыбается, опустив ресницы.
— Ну я пошла, — повернулась она и шагнула за дверь.
Так в жизни Антона появилась Таня. Таня. Танечка. Танюша.
Они встречались в березовой роще, бежали, взявшись за руки к запруде, где, раздвинув камыши, торчал киль голубой отцовской лодки.
Антон за цепь подтягивал ее к берегу, подсаживал Таню, прыгал сам и отталкивался веслом от илистого берега.
Они плыли.
Пруд перетекал в неширокую реку, Антон греб так, как всегда гребется по течению — легко, свободно. Таня сидела напротив, крепко держась за борта и глядя на Антона своими карими глазами.
Вскоре река расширялась, обрастая по берегам ивняком и камышами, течение становилось медленнее, Антон бросал весла и, сложив руки на коленях, молча смотрел на Таню.
Она была прекрасна, эта стройная загорелая девушка, любящая его и любимая им.
А как прекрасна была их любовь — это чудо, расцветшее дивным живым садом в двух юных сердцах!
Как прекрасны были вечера с полосами тумана вдоль речных берегов, и речная тишь, и чистое вечернее небо и далекий лай деревенских собак.
Антон причаливал к знакомому камню, они выбирались на берег и под раскидистыми ивами, чьи гибкие ветви так верно хранят вечернюю прохладу, он целовал Таню в мягкие податливые губы.
Кругом было тихо, окутанная туманом река
А губы любимой были горячими, нежными, желанными, ее руки дрожали, на шее билась крохотная жилка.
Антон целовал истово, жадно, а она вздрагивала, опустив ему на плечи покорные руки. Потом он подхватывал ее и нес в поле по русому, золотому, как и ее коса, жнивью, она прижималась к нему и безмолвствовала, чуть дыша
Посередине поля стоял огромный стог сена, наплывающий на них как могучий корабль. Это был ковчег их любви, уносящий от всего земного, поднимающий к розовому вечернему небу, к искрам первых звезд.
Здесь на душистом сене они любили друг друга — юные, страстные, искренние в своем первом чувстве…
Что может быть прекраснее первой любви? О каком другом чувстве можно писать так много и подробно и, в то же время, не сказать ничего? Неподвластно оно перу, бумаге и расчетливому писательскому уму, не держится в ровных типографских строчках, не живет в толстых пропылившихся томах.
Так где же оно?
В глазах, в лицах, смотрящих друг на друга, в руках, сплетенных и не могущих разъединиться, в сердцах, бьющихся в едином порыве.
Как они любили!
Антон с трудом встал с покосившейся лавочки, оперся ладонями о стол.
Тогда они лежали рядом, глядя в бескрайнее ночное небо, ее рука была мягкой и спокойной, щека горячей, глаза влажно блестели в темноте.
— Антош, а что это за звездочка?
Ее голос звучал тихо, от близких губ шло горячее дыхание.
— Где?
— А воон там, у ковшика, самая яркая.
— Это Полярная звезда.
— Полярная?
— Да.
Помолчав, она продолжала:
— Полярная… это значит чьего-то поля, так?
Антон улыбнулся:
— Ну, как тебе сказать. Если небо — это поле, то это — главная его звезда.
Она вздохнула.
— Да…
— Что?
— Как у Господа все на местах-то…
Антон обнял ее, прижался губами к щеке и вдруг почувствовал солоноватый привкус слез.
— Что с тобой, Танюша?
— Да ничего… — улыбнулась она, неловко обнимая его за шею и притягивая к себе, — это я так… от радости…
И добавила горячим шепотом:
— Люблю я тебя, соколик мой, больше жизни…
Антон взял ее лицо в свои ладони и стал покрывать поцелуями.
— Таня. Милая, добрая Таня…
Он тряхнул головой, словно пытаясь вместе с хмелем стряхнуть эти живые, мучительно родные картины юности.
Тогда, лежа в душистом сене, они не знали, что случится через неделю. Два юных влюбленных существа. Судьба безжалостно разъединила их, убив Татьяну молнией…