Норвежский детектив
Шрифт:
— Слушай, я забыл, что там в Библии говорится про Иосафат? — спросил я.
— Неужели не помнишь? — Скоддланд не напрасно провел детство в Холмевоге. — Иосафат — это долина, в которой Господь должен покарать язычников. За грехи против избранного им народа. Иосафат означает — Бог судит.
До нас донесся второй куплет псалма.
— А знаешь, кто там поет? — спросил он. — Правление коммуны.
— Неужели? — Это для меня было неожиданностью.
— Здесь вся власть в руках молельного дома. Как-то раз в правление нашей коммуны
— Эстланн для них олицетворяет Грех, понимаешь? Это шлюхи, танцы, карты, вино, пьянство и риксмол. Нельзя допускать Эстланн в правление коммуной Иосафата!
Внизу, у нас за спиной, звучал уже четвертый куплет псалма:
Грошик я и сознаю вполне, что недаром горе близко мне; гнев и радость спорят меж собой, радость часто смешана с тоской…И два язычника на каменистом склоне невольно потупили головы.
Тем же вечером я сидел и беседовал с нашей хозяйкой в ее гостиной. Просто-напросто постучал и вошел к ней. Мне хотелось обратить ее внимание на то, что не худо бы получше топить в наших комнатах — постояльцам неприятно сознавать, что их удобства совершенно не интересуют хозяев. Но, главное, я надеялся выудить из нее какие-нибудь дополнительные сведения.
Мы немного поболтали о всякой всячине, и сдержанность фрекен Фюре постепенно растаяла. Однако стоило мне осторожно коснуться темы «Арго», как она нервно вскочила со своего места:
— Нет! Я не хочу впутываться в эту историю! К тому же я ничего не помню, прошло столько времени…
Гостиной были присущи те же пуританские черты беспрестанного мытья и уборки, что и комнатам для гостей. Обстановка была самая обычная. И вдруг я увидел один предмет, который странно выделялся среди традиционных плюшевых кресел, вышитых подушечек и семейных фотографий в рамках красного дерева. Это была картина. Я не сразу заметил ее, потому что она висела в дальнем углу и была частично загорожена ширмой, закрывавшей печь. Я подошел поближе, чтобы разглядеть ее.
В раме под стеклом висел рисунок тушью, изображавший умирающую морскую птицу, судя по узору на крыле и темным полоскам на горле и зобе, это была гагара чернозобая. Она качалась на волнах, раскинув крылья, одно уже скрылось под водой, клюв был задран вверх, в глазах бился страх смерти. Из огнестрельной раны на плече в воду стекала кровь.
Это было нечто большее, чем просто натуралистический рисунок художника-анималиста, — он был сделан в манере старинных японских рисунков тушью, которые на языке образов, почерпнутых у природы, говорили о тайнах бытия. Картина изображала неотвратимую гибель грешной
Мой явный интерес к картине встревожил фрекен Фюре. Она нервно ходила по комнате у меня за спиной.
— Это мне подарил сам художник, — объяснила она.
— Вы были знакомы с Зауберманном? — Я повернулся к нет.
Она помолчала. И повторила тот жест, который я заметил у нее по приезде: обхватила себя за плечи, как будто ей было холодно.
— Да… Я некоторое время работала у него… Была экономкой, — сухо сказала она, я видел, что она говорит через силу.
— Он жил в Холмевоге?
Лицо у нее дрогнуло, она подошла к окну и открыла его. Я последовал за ней. Она показала на островок среди шхер.
— Вон там… Его у нас называют Художников остров. Видите, там еще стоит дом.
В лунном свете я различил очертания дома. И вдруг с удивлением подумал, что Скоддланд ни разу не упомянул о Зауберманне, хотя рассказывал мне о многих жителях Холмевога. А ведь такой художник в маленьком городке не мог не быть экзотической фигурой.
— А сейчас там кто-нибудь живет?
Она передернула плечами и вернулась в глубь комнаты, я — тоже.
— Нет. С тех пор как он умер, дом стоит пустой.
— С сорок шестого года? Столько лет?.. Разве у него не было наследников?
Теперь она стояла уже в противоположном конце комнаты, мне показалось, что она старается держаться от меня как можно дальше. Она взяла в руки метелочку из перьев для смахивания пыли.
— Наследники приехали вскоре после похорон и увезли все, что представляло собой какую-то ценность. — Фрекен Фюре озабоченно провела метелочкой по статуэткам — сколько пыли в этом грешном мире!
Она выразительно посмотрела на меня, продолжая смахивать пыль.
— А потом уже никто не хотел там жить.
Я вспомнил эпизод, случившийся вечером, когда мы возвращались с пристани. Нам перебежала дорогу черная кошка, и Скоддланд быстро трижды плюнул ей вслед. Моя жена не ошиблась, говоря, что моряки суеверны. Уж не из суеверия ли он не показал мне Художников остров, когда мы кружили по морю на моторке? И ни разу не упомянул о Зауберманне? Если дом покойника стоит пустой, на то есть причины.
Я спросил как бы между прочим:
— От чего умер Зауберманн?
Метелка прошлась по стеклу рисунка, изображавшего морскую птицу.
— Он утонул. — Фрекен Фюре кивнула в сторону окна. — Там, возле острова.
— Это случилось вскоре после того, как разбился «Арго»?
— Да, кажется. — Ее глаза выискивали новую пыль — какой умысел в моих вопросах? — А вообще-то не помню. Прошло уже столько лет.
Хватит ее мучить. Я пошел было к двери, но остановился. У меня перед глазами возникла абсурдная картина.