Носферату
Шрифт:
— Я положил тело дипломата в свой личный автомобиль и отвез на территорию космопорта, где погрузил в аквариум. После этого я вернулся домой, переоделся и убрал следы пребывания дипломата.
— Благодарю вас, Павел Александрович, — сказал я, понимая, какой титанический труд для профессора составляло занятие говорить «только по существу». — Далее труп обнаружили Брут Ясонович Шатов и Носферату Александрович Шатов, то есть ваш покорный слуга. И на этом, вероятно, инцидент должен был исчерпаться. При крайне невеликом круге подозреваемых, если бы следователь оказался поклонником классического
Насяев виновато улыбнулся.
— Я предполагал, что вы найдете способ избавиться от тела и дела не будет вообще. У Брута Ясоновича такие связи, — Насяев с подобострастием склонил голову, — что спрятать тело саломарца для вас не составило бы труда. Это и для дипломатической карьеры господина Шатова было бы лучше, чем появление на межпланетной политической сцене мертвого консула. Но вы предпочли другой вариант…
— Скажите, профессор, а вам не приходило в голову, что вы покрываете убийцу? Это ведь тоже серьезное преступление, — поинтересовалась Анна.
— Поймите, Анна Моисеевна, Валера — мой друг. И вообще весь этот инцидент произошел в какой-то степени по моей вине. Если бы я не попросил его поддержать меня в тот злополучный вечер — ничего бы не произошло.
— Вы решили подставить невиновного человека? — констатировал я, но профессор твердо решил стоять до последнего.
— Человека, у которого была возможность замять это дело, не привлекая внимания. После окончания визита саломарцев мы с Валерой предполагали пойти в полицию и открыть правду. Но я не понимаю, как эта чудовищная история связана с кражей и подменой гобеленов, в которой вы меня обвиняете? Не думаете ли вы, что консул Раранна или кто-то из саломарцев помогал мне?
От слова «правда» и других «вечных» слов, которые люди с неустойчивой психикой обожают писать с большой буквы, у меня начинает свербеть в носу.
— Не торопите меня, Павел Александрович, вам пока ничего не предъявляли. И у нас есть еще тридцать часов, чтобы предъявить обвинение. Просто ответьте на мои вопросы.
Насяев кивнул. Я выпрямился, заложил руки в карманы и медленно двинулся вдоль ряда стульев и спин присутствующих. Когда мне приходится много говорить, я всегда начинаю так бродить. Ходьба весьма способствует логической стройности фразы, хотя и несколько нервирует слушателей. Но это, в сущности, их личные проблемы, ведь их собрали именно слушать, так что смотреть на меня они вовсе не обязаны.
— Вы рассказали господам журналистам эту историю. Больше верите печатному слову, чем полиции? Поступок вашего друга стал известен всем. Благо общественное мнение тотчас оправдало профессора Муравьева, а пресса сделала из него едва ли не героя. А вы спрятались в тени этой истории, надеясь, что шум вокруг смерти саломарца поможет вам, не привлекая внимания, завершить то, что вы задумали, а заодно — разрушит едва зародившиеся дипломатические связи между Землей и Саломарой. Тогда никто не узнает о том, что ваши помощники, похитившие гобелены, родом с саломарских пустошей. Вы хотели сделать из саломарцев чудовищ. И могу лишь сказать «браво» — вы преуспели.
Санек тихо кашлянул в кулак, что означало приказание возвращаться к генеральной линии процесса. Стоит Насяеву или кому-то еще спросить, зачем нужно было подменять саломарскими чудо-минералами шедевры Суо, и запретное слово «шпионаж» сорвется у кого-нибудь с языка. Тогда Санек получит по шее от еще более серьезных людей, а всем присутствующим принудительно подчистят память. Говорят, от этой гадостной процедуры здорово болит голова. Но те, кто находился в допросной, скорее всего, уже сами придумали себе самые невероятные методы использовать копирующую способность камешков и удивительную ловкость их тонких лапок, поэтому не сочли нужным задать неудобный вопрос.
— Знаете, Шатов, я принимал вас за более здравомыслящего человека. — Профессор Муравьев продолжал успокаивающе похлопывать жену по руке, но в его лице не было и следа нежности. Его кустистые брови воинственно топорщились, а глаза сверкали. — А вы занимаетесь тем, что пугаете беззащитных женщин, строите возмутительные догадки и показываете фокусы с инопланетными приспособлениями. Как биолог, уж извините, не поверю, что это может быть живое существо. Я не вижу логики в вашем рассказе. Какая может быть связь между смертью саломарца и этим делом о подмене гобеленов, даже если Паша действительно замешан в этом? Возможно, он по ошибке взял не тот футляр, забирая свои картины из музея. В чем вы его обвиняете? В чем связь этих двух преступлений? Разве только в том, что и камни, и мертвый дипломат прибыли с одной планеты.
Я посмотрел на профессора с некоторым удивлением. Только что ему рассказали о том, как его друг и коллега подставил его жену, совершил кражу и отдал журналистам на растерзание его самого, а несчастный наивный Муравьев все еще защищает товарища. Я невольно подумал, что не зря газеты делают из Валерия Петровича ангела. Человек с такой наивной и чистой душой не мог дожить до своих лет и не попасть в лапы какому-нибудь Насяеву. Да он взмахнет своими кустистыми бровями и полетит, настолько он прост.
— Я отвечу вам, мой дорогой профессор, — заметил я, пристально глядя в центр его широкого, изрытого крупными порами лба. Кто-то говорил мне, что от этого человек чувствует себя неуютно. Пусть уж лучше Валерий Петрович смутится, чем продолжит оправдывать этого Иуду-Насяева. Стоило мне об этом подумать, как Муравьев заерзал на стуле. — Прежде всего, необходимо отметить самое важное, а именно: что смерть саломарского дипломата не была несчастным случаем и трагическим стечением обстоятельств. Это было давно и хорошо спланированное убийство.
— Кто же, интересно, по-вашему, убил консула? — Профессор Насяев держался очень неплохо и даже казался уверенным в себе. Однако мне предстояло разочаровать его.
— Вы, профессор, — воскликнул я, словно экзаменатор, добившийся от недалекого ректорского сынка какого-то невразумительного, но слегка похожего на правду ответа, за который можно наконец нарисовать трояк и отпустить страдальца с миром. — Вы. И сделали все, чтобы и мы, и пресса, и все заинтересованные в этом деле поверили, что убийство совершил ваш друг, профессор Муравьев.