Носферату
Шрифт:
— Паша?! — Муравьев поднял глаза на друга. Он выглядел таким униженным и раздавленным, что я пожалел, что Санек не отправил его домой. Насяев не ответил ему, только отвернулся и поджал губы.
— Они говорят правду? — прошептала Ирина Алексеевна и, тоже не дождавшись ответа, прижала к губам платок. — Мы считали тебя другом, мы доверяли тебе, Пашенька. Что же мы такого сделали, что ты так поступил?
— Вы доверяли ему, — отозвалась вместо Насяева Анна. — Вы впускали его в дом, а он скопировал вашу музейную карту, Ирина Алексеевна, и воспользовался ею, чтобы попасть в отделение запасника, где хранились гобелены. Он попросил о дружеской услуге вашего мужа и манипулировал им, заставив выстрелить
Насяев наконец повернулся к собравшимся и отрицательно покачал головой.
— Я не подстрекал Валеру, — проговорил он. — Как бы вы ни пытались оклеветать меня перед моими друзьями, я ничего этого не делал. Я просто попросил друга о помощи.
— Тогда почему вы оставили ему переводчик со второй саломарской версией, ведь на тот момент у вас уже стояла восьмая? Вы сами упомянули об этом. Мой дядя Катон Шатов подтвердил, что подарил вам эту разработку, как только закончил. Вы сделали это для того, чтобы Валерий Петрович не смог получить адекватный перевод вашего разговора с Раранной. Услышав о покушении на президента, он, и без того взвинченный вашими рассказами о саломарцах, выстрелил в консула. Но не убил его — консул остался жив и даже просидел некоторое время в вашем доме, пока вы отвозили Валерия Петровича к нему домой и уговаривали ничего не рассказывать.
— Пусть, — воскликнул Муравьев, — пусть Паша подстрекал меня. Он знал, что я считаю негуманоидов опасными, и заставил бояться саломарцев. Пусть он вынудил меня выстрелить, но стрелял-то я! И Раранну убил я! Я убийца!
— Не торопитесь, Валерий Петрович. Я расскажу вам, господа, как все произошло на самом деле. Поправьте меня, Павел Александрович, если я ошибаюсь. Вы действительно подружились с консулом. Но не он придумал инсценировку покушения. На такие вещи не слишком интеллектуально одаренные саломарцы неспособны. Консул не отличался особенным умом, поэтому не заметил нестыковок в вашем плане. Вы уверили его, что напуганный и мучимый совестью Муравьев станет пешкой, которой вы пожертвуете, чтобы убрать с политической доски консула Аграву. Раранна разыграл собственную смерть, дождался, пока вы отправите профессора Муравьева домой, а после вы вместе двинулись в космопорт, где консул, ничего не подозревая, загрузился обратно в аквариум. А вы приложили пистолет к его голове и выстрелили.
Я говорил все быстрее и быстрее, опасаясь, что в любой момент Санек или Анна могут счесть, что я слишком заврался, и прекратить мою речь. Но я видел! Видел в глазах Насяева, что все произошло именно так. У меня была только журналистская интуиция, но отсутствовали доказательства. Лишь оставалась надежда, что группа, выехавшая на квартиру профессора, найдет пулю, а анатомы в лаборатории уже отправили анализ тканей вокруг раны на голове консула на почту Санька, и в этом отчете черным по белому указано наличие пороховых газов.
Санек бросил на меня строгий взгляд. Я замер, ожидая худшего, но он, словно прочитав мои мысли, лишь невозмутимо подключил свой карманный компьютер к монитору на столе и вывел на экран результаты судебно-медицинской экспертизы.
— Наши специалисты нашли второй раневой канал, — вполголоса подтвердил он мои догадки. — Пуля прошла насквозь, не задев жизненно важных органов саломарского посла. Он оставался жив еще тридцать-сорок минут после этого ранения, и регенерация тканей шла на максимальной скорости. Экспертиза также подтверждает, что выстрел в голову был сделан в упор.
— Вы убили инопланетное существо, доверившееся вам как другу, и спокойно смотрели, как ваш земной друг Валерий Петрович Муравьев мучается от осознания собственной вины, — продолжил я.
— Вы очень хорошо рассказываете, Носферату Александрович, — отечески улыбнулся Насяев, — сразу видно творческого человека. Но позвольте спросить, зачем мне нужен был этот спектакль? Ах да, — тотчас махнул он рукой, будто припоминая, — я собирался получить от Раранны обещание снабжать меня саломарскими, — он добродушно усмехнулся, — подельниками. Тогда скажите, зачем я убил Раранну? Ведь это лишало меня возможности пользоваться благами этой планеты.
Тот же вопрос читался на лицах присутствующих. Только Санек невозмутимо рассматривал всех своим тяжелым рентгеновским взглядом.
— Все просто, Павел Александрович, — продолжил я. Адвокат Насяева давно перестал предпринимать даже слабые попытки включиться в этот диалог и понял, что его дело изначально было проигрышным. — Убийство саломарского дипломата и история с подготовкой покушения на главу государства должны были привлечь внимание СМИ, и мои коллеги-журналисты не упустили бы шанс сделать из консула инопланетное чудовище, а из Валерия Петровича — бесстрашного защитника родины. Заставить всех поверить в то, что саломарцы — монстры, вам было необходимо как воздух. Ведь тогда мало кто радовался бы дружбе Земли и Саломары, отношения разрушились бы и никто из земных ученых и политиков не узнал, что представляют собой саломарские камешки. Но со смертью Раранны вы не теряли возможности сами пользоваться полиморфами. Вы договорились не только с Раранной, но и со вторым консулом, Агравой, ярым сторонником закрытости Саломары и разрыва любых связей с Землей. Скорее всего, вы обещали ему, что землян никогда не будет на Саломаре, если он согласится вовремя поставлять вам небольшие партии камешков. Именно нуждами второй части вашего плана и было продиктовано внезапное желание консула Агравы присоединиться к делегации на Землю.
Насяев всплеснул руками, прижав их к сердцу:
— Носферату Александрович, талантище же вы, мой дорогой. Удивительный талант! Вы говорите так, словно сами побывали на Саломаре и побеседовали с ее жителями. Все это вполне в духе саломарцев. Но как это доказать? Не будете же вы допрашивать консула Аграву?
Я покачал головой, собираясь ответить земляничному профессору что-нибудь едкое. Но меня опередил Санек.
— У нас есть другой свидетель, — заметил он и подвинул на середину стола футляр, где остался полиморф Риеты. Открыл его. Урос правильно понял сигнал. Камень растекся в широкий блин, в мгновение ока съежившись, начал комкаться, сжимаясь, втягиваясь сам в себя, превратился сначала в неровный шар, не больше теннисного мяча.
— Это же просто камень… Точнее, имеющий вид камня организм-полиморф… — суетливо хихикнул Насяев. — Все равно он неспособен быть свидетелем. Возможно, вы, Носферату Александрович, совершили переворот в науке и открыли язык саломарских камней?
— Нет, профессор. — Я подвинул камень на середину стола и достал из верхнего ящика «переводчик Касаткина», графический редактор телепатем первого и второго уровня. — Это вы открыли «язык» этих камней и быстро смекнули, о чем и с кем на этом языке стоит договориться.
Санек еще раз постучал по мирно лежащему на столе футляру: каменный мяч вытянулся вверх тонкой колонной, которая на глазах начала разбухать, пульсируя, и скоро приняла вид огромной головы с высоким лбом и тяжелыми, как мрамор, челюстями.
— Разрешите представить вам Риету Уроса, — отрекомендовал я, — он хорошо знаком с политической ситуацией на Саломаре и долгое время был ближайшим советником консула Раранны.
Бесцветные глаза камня открылись, рот несколько раз дернулся в странных гримасах. Мне эта мимическая абракадабра напомнила сумбурные и нелепые звуки настраивающегося оркестра. Мой странный друг проверял, в достаточной ли степени может пользоваться вновь принятой формой для нормального земного общения.