Носители искры
Шрифт:
– Я рад, что ты со мной.
– Его сияние обняло меня и отпустило.
– Я так устаю быть один.
– Я буду стараться приходить чаще.
– Меня пугают эти люди!
– близнец выстрелил протуберанцами в сторону окружающих нас матовых зеленоватых фигур и одной озарённой бело-синим, как у нас, светом - в ней я узнал Сорвирога - командир стоял поодаль, контролируя проход к выходу из лаборатории.
Ещё у одного на месте головы ярко горел, окружённый тёмной мембраной, сгусток белого света - я вспомнил, что это - дракон Петров. Остальных - все они были нулами -
– Не бойся, - успокоил я близнеца.
– Они нам ничего не сделают.
– Но кто они? Это что - дикое поселение?
– Это просто другие люди. Они не хотят быть...
– я замялся, подбирая цвет пульсации, - не хотят быть такими, как мы, и поэтому живут отдельно.
– Разве это правильно?
– Да, поверь мне, это правильно.
Какое-то время он просто стоял, возможно, раздумывая над моими словами, а я держал успокаивающий накал.
– Зачем мы здесь?
– как будто бы поверив мне, наконец спросил близнец.
– Из-за него, - я показал на лежавшего перед нами человека - бледно-зелёную матовую фигуру.
– Он не умер, но свет его погас, - заметил близнец.
– Мы должны забрать этот погасший свет!
– со всей возможной настойчивостью потребовал я.
– Нельзя забрать то, чего не видишь, - возразил близнец.
– Так заставь его проявиться.
– Как?
– Так же, как ты делаешь, когда забираешь свет у мёртвых!
– как можно увереннее ответил я - мол, это ж само собой разумеется!
– Но он не мёртв, а у живых свет не забирают - это закон!
– твёрдо заявил близнец.
– Но у него уже нет света!
– Тогда что же ты требуешь забрать?
– То, что этот свет производило. Оно перестало работать, поэтому мы должны его вытащить, - словно вбивая в него световые гвозди, объяснял я и, уловив, что близнец заколебался, тут же, что есть силы, наддал ещё жару: - Верь мне, верь!
Близнец замер, как мне показалось, в растерянности.
– Давай!
– продолжил я наседать.
– Протяни руки и забери! Покажи, как это делается! Давай!
Он нерешительно вытянул руки и тихонько замычал. Вибрация мгновенно передалась мне, заставив тоже запеть эту странную песню без слов. Наши сияния переплелись, и я почувствовал, как околист согревается, словно омытый потоком энергии, и начинает светиться, а потом медленно подбирает щупальца, готовясь к выходу из тела. Каждое движение, вдох, выдох, стремление - всё, что происходило с близнецом, передавалось и мне. Я пел вместе с близнецом, а моё тело училось, запоминая последовательность ощущений и действий.
Это было долго и изнуряюще, мир будто остановился, пока, миллиметр за миллиметром, околист, черпая силы из каких-то своих, очень глубоко спрятанных и не использовавшихся до этого запасов, подтягивал многочисленные отростки, постепенно отпуская тело. Сначала втянулись наитончайшие нити, что отняло львиную долю энергии и времени, потом, когда полностью отлепилась эта опутавшая, казалось, каждую клетку, паутина, дело пошло гораздо быстрее: чем толще были отростки, тем легче они вылезали из мозга.
Когда все щупальца наконец были убраны и сгусток света выплыл из тела, я почувствовал, что едва стою на ногах. Песня стихла, голова у меня закружилась, на плечи навалилась чудовищная усталость. Последнее, что я помнил, прежде чем повалился куда-то назад, в темноту беспамятства, это как близнецу не дали забрать сияние внутрь своего тела, вырвав околист прямо из сложенных в молитвенном жесте ладоней.
* * *
– Степа! Стёпа, ты проснулся... наконец-то!
Женское лицо, светлые, прямо остриженные волосы, красивая... Глаза снова закрылись, в голове царила странная пустота, то и дело озаряемая короткими вспышками-картинками. Я застонал, обхватив голову руками.
– Стёпа...
– она прикоснулась губами к моей щеке - знакомое тепло...
– Ленка!
– вспомнил я и открыл глаза.
– Ленка.
– Привет, - она улыбнулась.
– Я уж боялась, ты в летаргию впал.
– Летаргия?
– пробормотал я.
– В каком смысле?
– Да в прямом! Почти сутки проспал, никто не мог тебя добудиться.
– Сутки?!
– я сел, озираясь вокруг.
Это была моя кровать и комната, которую я делил... с кем?.. Жбан, с трудом вспомнил я, Жбан и...
– А он?..
– я показал на кровать возле стены.
– Скан?
– удивилась Ленка.
– А что он?
Скан, точно! Я облегчённо выдохнул. Скан хотел, чтобы его, как бабу Яну, молнией долбануло для расширения способностей... Жбан умер, вдруг всплыло у меня в памяти, Жбан - предатель! Из-за него погибли мои друзья - Женя Белов и Данила Веселовский... Я аж вспотел от того, что не сразу об этом вспомнил. А на четвёртой кровати спит... Патоген!
– Патоген любит призывать, чтоб у власти на базе были нулы - чистые люди...
– выдал я и упал обратно на подушку.
– Не понимаю, - Ленка растерялась.
– К чему ты это?
Я не ответил, уставившись мимо неё в пространство, - в голове словно раскручивалась пружина памяти, вызывая всё новые и новые подробности моей жизни на базе.
– Да что с тобой?
– в голосе Ленки слышалось нешуточное беспокойство.
Воспоминания о мониске и том, что мы с ним делали сутки назад, заставили меня податься вперёд и схватить Ленку за руку:
– Мальчишка-окли! Он жив?
Я вспомнил, как пришёл в чувство, когда Пальченко сунул мне в нос нашатырь, и увидел, как врачи грузят окли на каталку. "Он - как?" - спросил я искроведа. "Пока без сознания. Но околист вышел правильно, так что есть надежда".
– "Куда вы его?" - "В реанимацию!" Каталку бегом вывезли из лаборатории, Пальченко рванулся следом, а Сорвирог, поглядев на мою рожу, заявил, что я выгляжу не лучше полумёртвого окли. Я посмотрел на мониска - он лежал на своей койке, свернувшись калачиком. "Задрых, - проследив мой взгляд, сказал командир.
– Думаю и тебе тоже отдохнуть надо, а то вид у тебя - краше в гроб кладут. Давай, давай, - жестом подавляя мою попытку протестовать, велел он.
– Иди пока отдохни, а будут новости, сообщим".