Носители искры
Шрифт:
Мониск перестал мычать, батюшка положил малыша на специальный столик, отошёл и закрыв глаза, принялся громко читать молитву. Все повторяли за ним, тоже закрыв глаза. Все, кроме меня, - то есть молитву-то я повторял, конечно, но глаза закрывать не стал.
Дарующая длань протянулась к темени младенца, и, когда сияние потекло из руки Мониска к родничку ребёнка, плач резко оборвался - малыш словно захлебнулся собственным криком, ручки и ножки замерли без движения, и я увидел, как околист, разомкнув сделанный заранее, в больнице, тонкий разрез на коже, медленно вполз между ещё не сросшихся костей прямо внутрь головы, стремясь занять
Младенец после процедуры уже пришёл в себя - он больше не плакал и снова агукал, энергично дёргая ручонками.
Мониск достал из-под балахона лоскуток тончайшего, предназначенного исключительно для этой процедуры пластыря и, оторвав защитную плёнку, аккуратно приложил его к коже над родничком. Потом отошёл от столика и вдруг, повернув голову, посмотрел прямо на меня. Глупо, конечно, но я торопливо закрыл глаза, словно это могло отменить тот факт, что я только что таращился на таинство дара Господнего вопреки правилам. Я автоматически повторял за батюшкой слова молитвы, пока в ушах снова не зашумело, и мне в этом шуме вдруг послышался тихий шёпот, слов которого я не разобрал. "Господи, кто говорит?!" - забилась в голове мысль, и тут к шёпоту вдруг добавилось световое мерцание, словно реагируя на пристальный взгляд посланца Божьего. И хотя я по-прежнему стоял с закрытыми глазами, что-то во мне увидело: глаза мониска снова приобрели отрешённость, и он отвернулся, потеряв ко мне всякий интерес. Вслед за этим сразу исчезли и шёпот и мерцание.
Молитва закончилась, и все открыли глаза. Мониск снова замычал и поплыл вглубь церкви. Мы склонились в низком поклоне и стояли так, пока посланник Божий не покинул крестильный зал. Я постепенно успокаивался, уговаривая себя, что странные ощущения возникли у меня из-за того, что я нарушил запрет, глазея на то, что мне не положено. Сказано же: не смотри на таинство!..
Батюшка взял младенца со столика и передал счастливой матери.
Потом Зина бросилась обнимать и поздравлять Нелю Ширликс, а я крепко пожал руку её мужу, с трудом подавив желание спросить мамочку про пол отданных в монастырь младенцев - это было абсолютно не к месту и только породило бы у окружающих сомнения в моём духовном здоровье. "Чёрт с ним, буду, как и прежде, думать о мониске, как о мужчине - мониск же, значит - он. Так же как и Бог, и ангел, и дьявол, и бес, - они ведь все непонятно что за существа, но никто же не говорит про кого-то из них "она", верно? Ну, вот и мониск не должен выбиваться из общего ряда".
Все кругом улыбались, счастливые родители от души радовались, что их ребёнок получил Божью искру, а я уже не мог отделаться от следующего, вдруг резво оседлавшего разум вопроса: почему всемогущий Бог не вкладывает искру сразу, как только происходит зачатие? Ведь все другие органы так и зарождаются, чтобы потом вырасти и развиться у ребёнка ещё в утробе матери, почему же для околиста сделано исключение? Зачем нужно это промежуточное звено - мониски? Отчего они не разговаривают и живут, наглухо отгородившись от всех остальных людей? Только я подумал о чудаковатости монисков, как сразу же вспомнил свои странные ощущения в конце обряда, и мне ещё острее захотелось поговорить с запертой в лечебнице старухой.
Зина сегодня снова дежурила, а у меня был свободный день, поэтому, едва дотерпев до выхода из Храма, я сказал, что хотел бы не просто проводить её до лечебницы, но и зайти туда на профилактический осмотр.
– Ты что, всё ещё волнуешься из-за прошлого Единения?
– тонкие, прямые бровки Зиночки встали домиком.
– А ты думаешь - не стоит?
– Ну, с тобой же ничего плохого больше не происходит? Атаки уж точно нет, иначе ты бы давно уже того!
– она покрутила пальцем у виска.
– А может, так и есть!
– Смеёшься что ли? Или просто на комплименты напрашиваешься? Хочешь, чтобы я сказала, - улыбнулась Зина, игриво стрельнув в меня глазками, - что ты - самый лучший в мире ловчий и ещё раз похвалила за привод той ценной бабки?
– Вот, кстати, о бабке! Околист умер, искры нет, однако, когда я её брал, она мне совсем не показалась того, - я постучал себе по виску.
– И что?
– не поняла Зина.
Что ж, раньше и у меня было так: в голове оставалась только одна, крайняя реплика собеседника, а все предыдущие мгновенно забывались.
– Ну, просто ты сказала, что если бы задержка моей искры была чем-то плохим, то я бы уже спятил. А вот старуха, например, не спятила, хотя у нее искры много лет нет вообще.
– А-а-а, вон ты как поворачиваешь, - удивлённо протянула Зиночка.
– Ну... это, я даже не знаю...
– Да и я вот тоже не знаю...
– кивнул я, стараясь придать лицу глубокую задумчивость.
– Провериться, конечно, было бы неплохо, но, с другой стороны, не хочется делать это официально, а то начальство сразу подумает, что я чувствую себя атакованным или больным, решит: дыма без огня не бывает, и всё - прощай, должность звеньевого, понимаешь?
– Ага, понимаю, но тогда... как же быть?
– Зина притормозила и развернулась ко мне лицом.
Я тоже остановился и взял её за руки.
– Ну, вот если б ты могла устроить мне встречу с искроведом, но так, чтобы не регистрировать официальный приём у врача, а как бы просто побеседовать.
– Просто побеседовать?
– наморщив лоб, переспросила Зиночка.
– Ну да, вот тот искровед, что старуху обследовал, поговорить бы с ним, расспросить про искру, ну, чтоб относительно себя успокоиться.
– Ты какой-то странный сегодня, Стёпа, - она озабоченно посмотрела мне в глаза.
– Ну, значит, мне и правда надо с тем врачом встретиться, - не отступал я.
– Да ты не беспокойся - не стану я его про старуху расспрашивать, и вообще никому про неё не разболтаю, я ж понимаю, что ты мне это по секрету рассказала...
Я нежно поцеловал её правую ладошку и прижал к своей щеке, а левую положил себе на грудь - туда, где сердце.
– Да, - щеки Зиночки порозовели, - я не должна была про старуху тебе говорить...
– Ценю, - я тихонько сжал её пальцы и придвинулся ближе.
– А как насчёт врача, который её обследовал?
– Веселовский?
– прошептала Зина.
– Он сегодня работает?
– Да...
– Отлично...
– я увлёк её за растущий тут же, на обочине, толстый старый тополь.
Целовались мы долго и со вкусом, пока она сама не оторвалась от меня и не прошептала, задыхаясь:
– Пора, не то опоздаю на работу.
Мы вышли из-за тополя и быстро зашагали к лечебнице.
<