Ностальгия по чужбине. Книга вторая

Шагал Йосеф

— Мы уже можем ехать или необходимо выполнить какие-то формальности?

— Никаких формальностей, мэм, — лицо Дова сразу же посерьезнело. — Вас уже ждут…

Ангар, в который загнали нашу «Сессну», комфортом и изяществом отделки явно уступал и парижскому, и римскому. Правда, имел то же преимущество, что и его зарубежные собратья — абсолютно замкнутое пространство и отсутствие посторонних глаз. Как я ни всматривалась, обнаружить в ангаре еще кого-нибудь, кроме Дова, так и не смогла. Даже экипаж «Сессны», судя по всему, собирался покинуть серебристое чрево

только после того, как выметутся из поля зрения его непоседливые пассажирки.

За воротами ангара нас встретило самое обычное, казавшееся вымершим, двухэтажное кирпичное строение и фырчащий работающим мотором минибус «фольксваген» неприметного серого цвета. За рулем сидел седовласый мужчина за пятьдесят с торчащей в уголке рта толстой сигарой и в оглушительно желтого цвета футболке, на которой алыми готическими буквами было написано: «„Лос-Анджелес лейкерс“ — это, бля, нечто!» Едва только мы уселись в салон, Дов стремительно забросил назад наши дорожные сумки и, обойдя «фольксваген», сел рядом с водителем. Тот, ни о чем не спрашивая, выплюнул сигару и плавно тронул машину с места.

В минибусе было прохладно — вовсю работал кондиционер. Боковые и задние стекла «фольксвагена» были синевато-черного цвета и успешно отражали пронзительные лучи совсем не зимнего солнца. За окнами простирался унылый пейзаж, состоявший всего из двух компонентов — желтого, словно в приступе тропической лихорадки, песка и чахлых буроватых кустиков. Самым выразительным элементом этой безрадостной картины была ослепительно черная, жирно блестевшая лента аккуратно размеченного четырехполосного шоссе, которую лихо подминал под себя неприметный «фольксваген».

Свидание с родиной состоялось…

* * *

— Рад познакомиться, мисс Спарк…

Дряхлый старик в допотопном кресле с высокой спинкой, как-то неуверенно, ДЕРГАНО шевеливший синеватыми губами и плотно придерживавший у живота грелку, смотрел на меня с выражением, которое я никак не могла расшифровать. И это меня злило. Любая зрелая женщина убеждена, что ей подвластно понимание ПРИРОДЫ мужского взгляда. Когда же до меня наконец дошло, что ни под одну категорию этот взгляд не подходит, — я не была для этого человека ни женщиной, ни подчиненной, ни врагом, ни другом — мне стало не по себе. Старик не изучал меня, нет. Наоборот, казалось, что этот слезящийся взгляд уперся в нечто такое, что давно уже не является для него тайной. Хотя, если учитывать его возраст и профессию — ведь не для того же меня бесплатно катали на «Сессне», чтобы в итоге втолкнуть в комнату один на один с настройщиком роялей, — места для новых тайн в его жизни уже практически не осталось. Да и сама жизнь, судя по всему, едва теплилась в этом дряхлом теле. Старик был настолько сморщен, скрючен и измотан болью, что пожелай он изобразить на лице хоть какое-то подобие доброты или человеческого тепла, поверить в это было все равно невозможно. Его единственная пока фраза — «Рад познакомиться…», — ну, никак не стыковалась с затуманенным, слезящимся взглядом.

Так мы и сидел друг напротив

друга минут десять. Молча сидели. Я не могла открыть рта по той элементарной причине, что вообще не знала, о чем говорить, а он, по-видимому, завершал какой-то сложный обряд идентификации с непредсказуемым финалом. Как раз в эти минуты мне очень не хватало Паулины, ее уверенности в себе, ее циничности и едкого юмора, которые помогали мне ощутить столь необходимую злость и уверенность. Но Паулина осталась за пределами этой комнаты. Судя по тому, как она легонько подтолкнула меня в спину, коротко бросив: «Иди, там тебя не съедят!», сценарий этого свидания tet-a-tet не был для нее неожиданностью…

Испытывая мерзкую дрожь в коленях и сцепив влажные от зловещего молчания руки, я интуитивно чувствовала, что именно здесь, в этой скромно обставленной комнате с опущенными жалюзи, будет решена моя дальнейшая жизнь. Неожиданно в голову полезло совершенно идиотское сравнение: я ждала, когда, наконец, заговорит этот скрюченный от боли старик с таким же нетерпением, с каким наивные девчонки, замерев от ужаса и восторга одновременно, подсчитывают, сколько раз прокукует кукушка, сколько лет суждено еще прожить…

— Вы очень напряжены, — сказал наконец этот чертов старик по-английски и бережно поправил грелку.

— Потому, что мне страшно…

— Чего вы боитесь?

— Теперь мне кажется, что всего…

— Бояться всего — это глупо.

— На вашем месте я бы сказала то же самое.

— Ваше счастье, что вы не на моем месте.

— Простите… Я не хотела, господин…

— Называйте меня… Сашей, — Синеватая жилка под глазом старика несколько раз дернулась. — Можно без господина.

— Сашей?

— Так меня называла жена…

— А ваше настоящее имя?

— Зачем вам забивать голову лишней информацией?

— Вы… из России?

— Нет, — старик на мгновение прикрыл слезящиеся глаза. — Но какое-то время я жил и там.

— Значит, вы говорите по-русски?

— Говорю. Иногда…

— Зачем тогда английский?

— Вы ведь американка, мисс Спарк.

— Называйте меня Валей… И без «мисс».

— Хорошо… — Старик кивнул. — Знаете, почему я решил поговорить с вами с глазу на глаз?

— Почему?

— Вам надо принять решение. Очень важное… Это лучше делать без свидетелей.

Неожиданно я почувствовала жуткую усталость.

— Вам нехорошо? Хотите что-нибудь выпить?

— Нет, спасибо. Просто я устала принимать решения!

— Тогда вам надо сдаться.

— Что это значит в моем положении?

— Это значит, быть готовой умереть.

— Когда именно?

— С этим вопросом вам и предстоит жить.

— А третьей возможности нет?

— Есть, — кивнул старик. — Остаться здесь…

— В этой комнате?

— В этой стране, — чуть слышно произнес старик. — Остаться навсегда. Здесь вас не тронут. И вашего мужа, и ваших детей… Для того, чтобы здесь тронуть кого-то, нужно уничтожить всех. Это не так просто…

— Спасибо вам.

— Принимаете третье решение… Валя?