Ностальгия по чужбине. Книга вторая

Шагал Йосеф

— А почему так мало, Юлий Александрович? — смуглое лицо Горюнова казалось в этот момент черным.

— А больше нам не дадут, — пробормотал Воронцов. — Они ведь там, в Лэнгли, тоже не пальцем деланные… Да и потом, вчера наш шеф был приглашен в Кремль. К самому архитектору перестройки! Мне об этом ни слова не сказал, хотя мы и виделись накануне. Все это неспроста…

— Думаете, по «Боингу»? — спросил Горюнов.

— Думаю, по ПРИЧИНАМ «Боинга», — сквозь зубы процедил Воронцов.

— Ладно, давайте по срокам, — напомнил Карпеня. —

Что делать будем? Что вообще можно успеть за две-три недели?

— По срокам, говоришь?.. — Воронцов сделал паузу, словно прицениваясь к собственной идее. — А тут нам ничего другого уже и не остается… — Шеф ПГУ пристально посмотрел на Карпеню.

— А почему бы и нет? — пожав после небольшой паузы квадратными плечами, хмыкнул старый генерал и даже крякнул от удовольствия. — Определенно в этом что-то есть…

— В Москве? — Горюнов чуть подался вперед.

— В Москве, Эдуард Николаевич, — кивнул Воронцов.

— Смертельный риск…

— Зато тактически сейчас это будет грамотный ход, — спокойно возразил Воронцов. — Американцы-то, молитвами нашего иудушки-Неделина, уверены, что покушение произойдет за пределами Советского Союза. Так, может, попробуем их разочаровать, а? Должен же сработать эффект неожиданности. Заодно, кстати, появляется возможность чуть дольше поводить их за нос. Возможно, это и сработает…

— А вы не упрощаете, товарищ генерал-полковник? — негромко спросил Горюнов.

— Что именно? Ты считаешь, что я недооцениваю козыри американцев?

— В общем, да, — кивнул Горюнов. — Они ведь профессионалы не хуже нас с вами, и к аналитической работе тоже приучены…

— Возможно, ты и прав, Горюнов… — шеф ПГУ неожиданно потянулся к бутылке, отвинтил пробку и аккуратно разлил коньяк по пузатым рюмкам. — Но в любом случае, сейчас нет смысла заниматься прогнозами. Выждем немного, посмотрим, каким будет их первый ход. И уже потом начнем думать о контрмерах…

Воронцов приподнял рюмку на уровень плеча, какое-то время пристально разглядывал коньяк, словно на самом дне фужера лежал ответ на мучившие его вопросы, и посмотрел на помощников:

— Ну что? За успех нашего дела, товарищи генералы!..

Все молча выпили.

Медленно поставив фужер на стол, генерал Карпеня промокнул усы несвежим носовым платком, потом перевел взгляд на Воронцова, полностью расслабившегося на мягком диване с пустой рюмкой, и одобрительно кивнул. В уголках его маленьких серых глаз искрилась хитрая усмешка.

— Ты чему там себе под нос улыбаешься, дед? — спросил Воронцов, взял из вазы крупный персик и, поднеся его совсем близко к лицу, с наслаждением вдохнул тонкий аромат. — Небось, коньяк понравился?

— Коньяк как раз говно, Юлий Александрович, — ухмыльнулся Карпеня и медленно, по-стариковски кряхтя, встал. — А вот идея твоя мне действительно понравилась…

— Идея сама по себе еще ничего не решает, дед, — отмахнулся Воронцов и надкусил персик. — Нужен новый оперативный план…

* * *

Двухмоторный

частный самолет с единственным пассажиром на борту приземлился в ереванском аэропорту Звартноц в два часа дня по местному времени. Неприметной серой стрекозой обогнув выстроившиеся нос к носу пассажирские «ИЛы» и «Ту», самолет остановился перед расположенным в стороне пакгаузом и заглушил двигатель. Когда побледневший и немного осунувшийся после ранения Самвел Автандилян в дорогом кашемировом пальто черного цвета и с непокрытой головой ступил на откидной трап, он сразу же увидел трех мужчин, встречавших гостя из Франции. С двумя из них — чиновником из отдела культуры местного МИДа и директором музея Истории Армении — Автандилян неоднократно встречался в ходе своих предыдущих визитов в Ереван. Третьего — невысокого, коренастого мужчину лет пятидесяти в черном кожаном пальто и такой же кепке, сдвинутой на узкий лоб, — он видел впервые. Чуть поодаль от встречавших, притулившись к пакгаузу, стояла черная «чайка» для почетных гостей…

Небо над Звартноцем было пасмурно-хмурым, с гор тянуло холодным, пронизывающим воздухом. Зима в Ереване выдалась бесснежной, что было редкостью для этих мест, однако колючие порывы ветра пронизывали до самых костей. Автандилян поежился, поднял воротник пальто и стал медленно спускать по трапу. За ним следовал молоденький стюард, в руках которого был коричневый дорожный саквояж богатого пассажира.

— Добро пожаловать на родину, уважаемый Самвел-джан! — радушно улыбаясь, по-армянски произнес мидовец и крепко обнялся с гостем. Ту же процедуру повторил и директор музея. Когда очередь дошла до мужчины в кожаном пальто, тот протянул Автандиляну руку и, обнажив в широкой улыбке золотые коронки, со сдержанным достоинством произнес:

— Для меня большая честь приветствовать вас на родной земле, варпет!

Автандилян сдержанно кивнул и вопрошающе посмотрел на мидовца.

— Хочу представить вам Сурика Тер-Ионесянца, истинного патриота единой Армении, лидера карабахского сопротивления…

Автандилян вздрогнул и уже внимательно посмотрел на Тер-Ионесянца. Тот выдержал испытывающий взгляд, по-прежнему доброжелательно улыбаясь.

— Я думаю, господа, нам лучше сесть в машину, — предложил директор музея. — Продолжим нашу встречу за обедом. Остывшая долма — это еще хуже, чем несвежий лаваш…

Через сорок минут четверо мужчин рассаживались за роскошно сервированный стол в гостевом доме ЦК Компартии Армении. Самвел Автандилян, который и раньше останавливался только в этом добротном двухэтажном особняке за высоким забором в десяти километрах от Еревана, чувствовал себя, тем не менее, неуютно. Гость из Парижа, конечно же, понимал, что появление в аэропорту золотозубого мужчины в кожаном пальто не случайно, что оно напрямую связано со всей этой жуткой историей, и теперь не без внутренней тревоги ждал, как будут разворачиваться дальнейшие события…