Новая эпоха
Шрифт:
Люди активно прочёсывали дворы, огороды и окрестности сёл, пытаясь выследить Чуму, но та, словно понимая, что за ней ведётся охота, не показывалась. Ни один подготовленный человек не услышал нежный голосок, окликающий по имени. Иногда у кого-нибудь начинала ныть татуировка, но неприятное ощущение очень быстро исчезало, словно нежить убегала, увидев защитника поселения. Возможно, она чувствовала угрозу — все дружинники были вооружены арбалетами и осиновыми болтами, но точно никто не мог сказать.
К сожалению, особых успехов не было. Чума косила целыми семьями, всего за неделю погибло двести восемьдесят человек из четырёх с половиной тысяч, и такими темпами Приречье могло опустеть очень быстро. Абсолютно все знали, как себя вести в целях безопасности, но Чума всё же умудрялась находить жертв.
Хромушка с той первой чумной ночи ни разу не была в гостевом домике ведьмы, спала урывками здесь же, в конторе, на продавленном диванчике, который стоял на втором этаже в малюсеньком кабинете. Остальное время Соня проводила на небольшой площади перед сельсоветом, клубом и давно закрытой церковью — просматривала охотников за Чумой. Во время дождя и зноя пряталась в брезентовом павильоне, который украшали логотипы компании, когда-то производившей газированные напитки и пиво. Этот навес хранился в клубе ещё со Старой Эпохи. Силы катастрофически не хватало, но Марина старалась как можно чаще снабжать ученицу конденсаторами. Иногда к целительнице подходили и простые люди, почувствовавшие недомогание. Кривицкая укрывала тех, в ком замечала золотых возбудителей защитным куполом и отправляла на ФАП.
Собака Сычковой не отходила от Хромушки ни на шаг, периодически прижималась лохматым боком, облизывала руки и вздыхала почти как человек. От этой безмолвной поддержки девушке становилось легче. Остальные приреченцы с опаской косились на Герду — она была очень большой. Такая собачка при желании могла откусить не то что руку, но и ногу. Кроме того, людям иногда казалось, что это животное понимает человеческую речь, да и вообще, умнее некоторых двуногих. Возможно, так и было — кто знает, как воспитывала ведьма свою питомицу. Правда, Герда агрессии не проявляла, вяло махала хвостом и с достоинством принимала угощение из чужих рук. Так что дальше настороженных взглядов дело не шло. Никто даже помыслить не мог обидеть зверя колдуньи.
Татьяна Бондаренко сбилась с ног. Вылечить своих пациентов она не могла, но старалась облегчить их последние часы жизни. Запасы снотворного, жаропонижающего и обезболивающего таяли, как снег, брошенный в костёр. Как и у остальных жителей Приречья, у неё было огромное хозяйство, которое хотело пить, кушать и доиться, а это отнимало много времени. Детей Бондаренко отправили подальше от больницы — в Яблоневку, к Галине Коваль, и Таня переживала ещё и из-за них.
Максу досталась очень неприятная работа. Он вывозил из амбулатории умерших и сжигал их за околицей. Делать это нужно было быстро — едва тела начинали разлагаться, возбудители получали свободу и пытались переселиться в мелкие предметы, находившиеся рядом. Если кольцо, цепочка, очки находились непосредственно на трупе, то имелась большая вероятность заполучить на свою голову ещё одну Чуму. С теми, кто умер дома, поступали проще — проведя определённый ритуал, сжигали вместе с хатой. Над деревнями всё время висел запах дыма и горелой плоти. Максим осунулся, стал угрюмым и молчаливым, и его взгляд светлел лишь в присутствии Тани. Интеллигентный человек с трудом выносил погребальную функцию, но сбрасывать такой тяжёлый груз на чужие плечи не собирался.
Словом, каждый занимался своим делом, поэтому на Марушкина обратили внимание не сразу — помятый, лохматый Григорий протиснулся в фойе сельсовета, робко огляделся и замер у входной двери.
— Вот это да. Вы что, помочь захотели? — Пробегавший мимо Слава поражённо застыл, увидев отчима бывшей одноклассницы.
Мужчина вздрогнул, съёжился и отрицательно покачал головой.
— Шли бы домой тогда. Чего здесь ползаете? Жить надоело?
Высказавшись, Коваль попытался прошмыгнуть мимо — он только что закончил беседу с сельской администрацией и очень спешил назад, на поиски Чумы, но Марушкин, решившись, преградил путь:
— Славик, слухай, я знаю, что не до того, но Ритка пропала моя. С концами.
Вячеслав остановился. Он не любил Марушкиных по тем же причинам, что и Марина, но, в конце концов, знал их с детства.
— Может, она это самое… заразилась? А вы прошляпили?
Григорий пожал плечами.
— А давно пропала?
— Неделю назад. Как пошла на пропускник на работу, так и всё.
Коваль «сделал стойку». Всё ещё непонятно было, как Чума появилась на защищённой территории, но у Марины имелась теория, которая пока не подтверждалась.
— А что же вы раньше не спохватились?
Марушкин поморщился:
— Дык я думал, что она загуляла. Или в сарае. Или ещё где. А тута смотрю — жрачка совсем кончилась, воды в ведре нету. Вот я и того. Этого.
— Так, дядя Гриша. — Вячеслав принял решение. — Идёмте на второй этаж, разберёмся.
— Коваль, а на дежурство? — крикнул Данила Молотов, молодой дружинник, курирующий расписание.
— Отправь вместо меня кого-нибудь, я не могу сейчас.
Как и до катастрофы, в этом кабинете располагался зал для совещаний. В центре стоял большой овальный стол, который слегка улучшили россыпью чёрных рун, призванных защитить от подслушивания. За столом могло поместиться двадцать человек. Обычно столько не набиралось, но здесь постоянно обсуждались насущные дела Приречья, строились планы и озвучивались проблемы.
— Марина Викторовна, ты не права. Рано или поздно мы её поймаем, так что останавливаться не стоит, — важно сказал Семашко, и повысил голос, заметив недовольные лица, — я уверен — люди со мной согласятся!
— Молчал бы ты, Иваныч. Сам бы побегал по полям да оврагам, — пробурчал участковый.
— Вот именно. Ты поменьше бы командовал, раз не понимаешь, — устало потёрла лоб колдунья, — уже неделю охотимся за этой дрянью, а люди как умирали, так и умирают. Лучше узнай, сколько у нас картошки осталось. Мне кажется, нужно проехать по дворам и попросить продуктов — дружинники не должны выходить за околицу на голодный желудок.
Артём Семашко был единственным из присутствующих, кто не работал «в поле». Во-первых, контролировал потоки информации, составлял расписание и следил, чтобы людей вовремя кормили. А во-вторых, он всегда отличался осторожностью. Кто-то мог бы назвать его трусоватым, но Артём Иванович себя таковым не считал — в конце концов, не всякий мог бы взвалить на себя такую ответственность, как систематизация общественной жизни на должности председателя сельсовета. Конечно, реальной власти, той, которая была сосредоточена в руках покойного Сергея Игнатьевича, у Семашко не было, в основном, дела решала администрация: старосты деревень, воевода, участковый, директор школы и ведьма. Но мужчина знал всё обо всём на правах единственного в Приречье бюрократа. А ещё он выступал представителем поселения на встречах с «официальными лицами» вроде житомирского Михалыча. Так что чужим он действительно казался самым главным. И очень расстраивался, когда «свои» намекали или даже прямо говорили, что его должность, которая называется так красиво, на самом деле больше похожа на пост завхоза.
В общем, Артём обиделся:
— А что вы предлагаете тогда? Раз облава не эффективна, предложите альтернативу!
— Не знаю я! — Взорвалась женщина, выскочила из-за стола и принялась мерять комнату шагами. — Нет у меня описания поисковых заклятий, которыми я могу её вычислить! А целительница только-только учиться начала. Через пару лет, может, она и сама нащупает нужное, но нам-то сейчас надо! Впрочем, есть один обряд, который девушка могла бы потянуть, но нужно знать, кто именно превратился в Чуму. Настройка идёт не на нежить, а на личность, которая раньше принадлежала телу!