Новая эпоха

Боровикова Екатерина

Переехать в ШВИК Марина отказалась наотрез. Открыто возмущение молодая колдунья не выказывала, но Прасковья легко считала внутреннее состояние бывшей ученицы и не стала настаивать. Расстались, заверяя друг друга в вечной дружбе, но каждая понимала, что из-за таких разных взглядов на жизнь им не по пути.

Больше колдуньи не виделись.

— Даже и пытаться не стоит.

— Что? — Вынырнула из воспоминаний Марина.

Игнат улыбнулся и с расстановкой сказал:

— О чём задумалась? Я говорю, навигаторы — хорошая идея. Вот только люди наши не слишком любят колдовство. Да, в Тумане они вверяют нам с Димой свои жизни, но глядят всё

равно с опаской. Мы неизбежное зло, понимаешь? Так что кровь давать на какую-то «мерзкую волшбу» откажутся. А уж волосы после расчёсывания собирать тем более. Может, через несколько лет, когда до большинства дойдёт, что мы для них не враги, что-то изменится. А пока даже и пытаться не стоит.

Колдунье вдруг стало стыдно. За три года знакомства она так и не поняла сущность Шевченко — оказывается, заработок для него был далеко не на первом месте.

— Теперь понятно, почему Прасковья и компания заявились с красными пропусками. — Сменила тему Сычкова.

— И почему?

— Потому что пластик изначально именно красный. Цвет меняется только по желанию Яги. А поскольку она мертва, старой ведьме пришлось довольствоваться тем, что есть.

— И ты говоришь, что она хорошо относилась к детям, и вообще, до Катастрофы была чуть ли не душкой? Может, притворялась?

— Столько лет? Мне кажется, мы чего-то не знаем о причинах такого поведения.

— Да ладно, Марина Викторовна. Она девушек убивала ради молодости.

— И? Я тоже, знаешь ли, кое-что не слишком хорошее делала. Колдовство — занятие неоднозначное. — Отчего-то женщина бросилась на защиту бывшей директрисы.

Шевченко закурил, выпустил дым в небо и задумчиво сказал:

— Был у меня друг. Ещё в те, нормальные времена. Настоящий человек, ради друзей был готов на всё — посреди ночи перетащить мебель, одолжить денег и не напоминать об этом, помочь с девушкой познакомиться, на дискотеку сходить… Мы студентами тогда были. Весёлый, приятный, начитанный. С детства с ним, как братья. А случилось всё вот это, вылезло такое гнильё, что до сих пор оторопь берёт. У нас в первые годы что-то вроде гражданской войны было. Он примкнул к уродам, которые считали, что лучшее социальное устройство — тоталитарный режим плюс рабовладельческий строй. С таким энтузиазмом несогласных расстреливал… Три «жены» завёл. Они у него в подвале сидели. На цепи.

— И?

— Я его убил. — Равнодушно пожал плечами Игнат. — Пойми, Викторовна. Если жизнь спокойная и безопасная, если все базовые потребности удовлетворены, человек до самой смерти останется милым, добрым и порядочным. Он сам знать не будет, что у него в душе. Но в экстремальной ситуации суть выплывает на поверхность. Столько дряни развелось. Откуда она взялась? Это всё те же замечательные люди, что окружали нас в Старую Эпоху. Так что не сравнивай себя с этой Прасковьей. Ты живёшь ради других. А она — я уверен — ради себя. Как бы она себя не вела и что бы ни говорила, она вселялась в красивых девочек ради упругой задницы.

— Спасибо. — Тихо сказала Марина. — Ты не представляешь, как мне важно такое слышать. Когда знаешь человека с малых лет, когда восхищаешься им, слушаешь на уроках, открыв рот, очень сложно потом принять другую реальность.

— Чуешь? — Встрепенулся ведьмак. — Мои подопечные обед варят. Перекусим?

— Ты, если хочешь, останься. Я не могу время терять, надо изловить Чуму как можно скорей, а у нас, наконец, зацепки есть. Но поздороваться подойду.

— Ну, нет. Взялся помогать, значит,

помогу. У вас поем.

Перед воротами в небольшом палаточном лагере полыхал костёр. Над ним висело ведро, в котором побулькивало что-то ароматное. Молодая пышная девушка, мешавшая половником варево, испугано заголосила, едва увидела чародеев:

— Тату, тату, чужаки йдуть!

Люди, расслаблено сидевшие на складных стульчиках, повскакивали, торопливо выхватывая оружие. Марина краем глаза отметила, что огнестрельного не было ни у кого — лишь топоры, бейсбольные биты и охотничьи ножи. Из самой большой палатки торопливо выбрался крепкий мужичок, сжимавший в руках арбалет.

— Дура. Це ж Гнат і Марина Вікторівна! — Михалыч опустил оружие. — А якби ми їх підстрелили? Скоріше б тебе заміж сплавити!

У девушки задрожал подбородок. В карих бархатных глазах засверкали слёзы.

— Тише, Михалыч. Что ты на дивчину наехал? А если бы и вправду, враги? Лучше перебдеть, чем недобдеть!

Мужчина горестно махнул рукой и решил не продолжать разговор о дочери. Житомирцы, успокоившись, опять расселись. Марина ощущала несколько общих эмоций. Главной оказалась настороженность, хотя все эти люди знали её несколько лет. К настороженности примешивались любопытство и искреннее волнение, которые явно относились к Приречью. Вот только что это было — сочувствие или переживания по поводу сорвавшейся ярмарки, ведьма понять не смогла.

— Марина Вікторівна, ми можемо чимось допомогти? — Серьёзно спросил Михалыч. — У нас тут ліки. Хотіли на обмін, але раз у вас така біда, готові даром віддати.

Некоторые караванщики недовольно скривились, но промолчали. Впрочем, большинство молчаливо поддержали главного.

Марина улыбнулась:

— Спасибо, но не надо. Лекарства в нашей ситуации бесполезны. Впрочем… У вас обезболивающее есть?

— Чого немаемо, того немаемо. — Развёл руки командир каравана.

— Значит, и говорить не о чем. Я очень надеюсь, что к завтрашнему утру ситуация стабилизируется. Может, даже раньше. Тогда мы вас впустим. Конечно, ярмарки не будет — не до развлечений сейчас. Почти все потеряли кого-то из родных. Но поторгуемся, обменяемся обязательно. И нам, и вам нужно жить.

Люди заулыбались.

— А где Дима? — Вмешался в разговор Шевченко.

— Да вон он, играет. — Махнул рукой один из караванщиков.

Дима Павлюк сидел у одной из палаток и плёл затейливую косичку из травинок. Игната и Марину он даже не заметил.

— Ладно, мы пойдём, Михалыч. Времени нет.

— Удачі, чарівники. Артему Івановичу привіт передайте!

* * *

Я ничего не чувствую. — Разочарованно открыла глаза Сычкова. — А ты?

— И я. Сколько ты говоришь, лет, этой твоей Параскеве?

— Точно не знаю. Триста-четыреста.

— И все эти годы она занималась волшбой? Тогда в нашей беспомощности ничего удивительного нет.

Марина в ответ просто кивнула и пошла в караулку. Она придумала, что делать дальше.

Было непривычно тихо. Хоть в последние годы странники появлялись редко, охрана всё равно не покидала пост семь дней в неделю, двадцать четыре часа в сутки. График дежурств, любовно составленный Семашко, охватывал всё мужское население от четырнадцати до шестидесяти пяти лет. Каждый приреченец успел постоять здесь в дозоре, да не один раз. Но в связи с эпидемией контроль «точки выхода» ушёл на второй план. Даже вольер пустовал — сердобольная Елена Буслова забрала псов на гостевой хутор.