Новая эпоха
Шрифт:
Что было написано на свитке, Эдик не смог разобрать, перед глазами всё плыло. Тяжёлое перо едва не выпало из потных, ослабевших пальцев, но мужчина справился.
— Великолепно. — Рассматривая подпись, демон снова улыбнулся. — Ну-с, голубчик, сейчас вы лишитесь чувств, но ничего не бойтесь. Это ради того, чтобы исключить болевой синдром при лечении и подселении. И да, небольшая просьба — не покидайте эту местность хотя бы неделю. И людям постарайтесь на глаза не попадаться, это ради вашей же безопасности. Нужно, чтобы чужая душа приспособилась к новым обстоятельствам. Считайте это карантином. Потом нужно будет уйти за Туман. И желательно
Теряя сознание, мужчина успел заметить, как утончённые черты лица стираются, уступая место ухмыляющейся свиной морде.
— Очнулся перед самым рассветом. Абсолютно здоровым. Спрятался на старой свиноферме, пару раз ходил в Потаповку за продуктами. У вас тут погреба толком никто не закрывает. От скуки прочитал обе книги вашего умника, наткнулся на главу про двоедушника и совсем успокоился. То, что вторая душа творит вне меня, вообще никак меня не касается, правильно? Пару раз чуть не попался дружинникам — облавы на Чуму вот вообще покоя не давали. В какой-то момент защитная черта перестала пускать в деревни. Ну, и ушёл за частокол. А тут эти, пришлые. Я от общества отвык, да и срок подходил. Вот и присоединился. — Шевелёв закруглился, моргнул и испуганно огляделся. Словесный поток закончился, и он понял, что это конец. Внезапно вспомнилось, что ещё до Катастрофы Беларусь была единственной страной в Европе, в которой активно практиковалась смертная казнь. Приреченцы уже не казались безобидными.
На площади стояла такая тишина, что был слышен щебет ласточек высоко в небе. Немногие до этого видели действие заклятия «обнажение души», откровения оказались очень специфическими, и теперь люди пытались осознать, каково это — жить с такой гнилью внутри.
Конечно, в мире хватало мерзости и жестокости, но здесь, в Приречье, с такой откровенной подлостью сталкивались очень редко.
Первой пришла в себя всё та же Печкина:
— Народ, да шо ж это! Наших заразил, караван потоптал, харчи таскал! Что делать будем?
— Алла Ильинична, давайте будем справедливыми. — Максим Андреевич безумно усталым взглядом посмотрел на женщину. — В распространении инфекции он не виноват.
— Да уж, не виноват! — Крикнул кто-то из задних рядов. — Больше ста человек из-за его молчанки на тот свет отправились!
Бондаренко открыл рот, но так ничего и не сказал. У него не было ни сил, ни желания спорить. Поэтому он просто выдохнул и сомкнул губы.
Марина незаметно взяла бывшего классного руководителя за руку и тихонько сжала его пальцы. Она чувствовала, как ему плохо, как он хочет к Тане и детям. И как его тяготит это народное вече, которое уже не молчало — оно роптало, и в этом всеобщем бормотании слышались далёкие раскаты грома. Нужно было что-то решать. И быстро. Ведьма всегда старалась дистанцироваться от знаковых решений и управления поселением, чтобы люди жили своей жизнью, без оглядки на того, кто заведомо их сильнее, но не всегда это получалось. И в этот раз уйти в сторону она не могла, поэтому поймала взгляд Артёма и кивнула.
— В общем, так. Вина этого человека доказана, осталось определить степень наказания, — угрюмо сказал Семашко, — и у нас целых три варианта. Изгнание, тюремное заключение. И казнь.
— Прости, Артём Иваныч, я не согласен с первым пунктом. — Подал голос Ляшкевич. — Вот мы его изгоним, и он начнёт гадить в других местах. Он же со своей второй
Поникший до этого Шевелёв встрепенулся. Информация о долгой жизни явно пришлась ему по вкусу.
Председатель поморщился. Он не любил, когда его критиковали на людях. Но воевода был прав.
— Хорошо. Тогда два варианта.
— Нет, Иваныч, всего один. — Покачал головой участковый Буревич. — Тюремное заключение Эдуарда — большая головная боль. Едва он засыпает, вторая ипостась начинает резвиться. А вот она-то стопроцентная нечисть. Не давать спать — не вариант. Несчастный сойдёт с ума. И вместо одной агрессивной сущности под боком может оказаться целых две.
— Тогда казнь? — Растерянно спросил Артём. За одиннадцать лет всего два человека удостоились смертного приговора, и председатель очень не хотел третьего случая.
Но человеческая масса перед защитной стеной удовлетворённо заворчала. Люди жаждали крови — никто из простых жителей не знал, что Чумой была Маргарита, а после стольких смертей нужен был реальный враг, который ответит за всё.
— Братцы, вы что? — Вконец испугался Шевелёв. — За что? Да я же с вами столько недель, вместе! Братцы!
— Вместе? — Истерически взвизгнула одна из жительниц Яблоневки. — Да ты трутень! И девки малые говорили, что ты за ними подсматриваешь!
Остальные согласно взревели. В магическую стену снова полетели камни.
— Голосуем! — Вернул собрание в цивилизованное русло Семашко. — Кто за расстрел?
Лес рук был ответом. Максим вздохнул, покачал головой и после небольшой заминки присоединился к большинству.
— Кто против? — Подождав для верности несколько секунд, председатель продолжил: — Кто воздержался? Ясно. Единогласно. Денис Кириллович и Олег Александрович, двоедушник ваш. Расходитесь, спадары и спадарыни!
Шевелёв бросился на прутья и стал выплёвывать одно проклятие за другим.
Марина нагнала воеводу и участкового у самого кладбища. Связанный по рукам и ногам, с кляпом во рту, Эдик лежал на телеге. Он уже не сопротивлялся, просто плакал, и его рыхлое лицо блестело от слёз.
У внешней стороны кладбищенского забора двое сельчан копали яму — хоронить двоедушника на самом погосте не рискнули, но бросать человека на растерзание собакам или нечисти было как-то не по-людски. Даже крест затем собирались поставить.
Оба предыдущих раза Буревич и Ляшкевич тоже вершили правосудие вместе. Стреляли одновременно, словно разделяя грех убийства беззащитного человека на двоих. Чтобы не знать, чья именно пуля принесла смерть. После силовики шли в корчму и заглушали совесть крепким самогоном. Чаще всего молча. И сегодня они собирались поступить также, вот только ждали, пока могильщики закончат своё дело и уйдут в деревню — казнь в Приречье публичности не предусматривала.
— Марина? Что такое? — Приподнял брови Олег, а воевода торопливо затушил о подошву самокрутку.
— Надо поговорить. — Женщина кусала губы и крутила кольцо на пальце. — Только давайте отойдём подальше.
Остановившись там, где её не могли услышать сельчане и приговорённый к смерти, ведьма совсем разнервничалась — перекинула светлую косу вперёд и принялась то расплетать, то заплетать её.
— Ну, что надумала? — Поторопил Денис Кириллович.
Женщина вздохнула и резко, словно прыгнула в холодную реку, выпалила: