Новая реальность
Шрифт:
— Толстые решили потихоньку в свет выходить, — с готовностью ответил Репнин.
— Хорошо, значит, навестим Толстых. Вели запрягать, — Репнин позволил себе улыбнуться. — И Петьку позови, а то шельма носу не кажет, все в посольском приказе ошивается. Указ готов о том, что в армии суконные камзолы зимние на романовские полушубки менять надобно, а ботфорты на валенки?
— Готов, — Репнин достал оформленный по всем правилам приказ. — Куда остатки девать будем?
— Как парадную пока оставить. Новую только на пошив не заказывать. Мастерские и пошивочные сумеют перестроиться?
— А куда им деваться? — Репнин посыпал
— Ну так сделай, — я подошел к окну и сложил за спиной руки. — А еще лучше, тем же пошивочным мастерским заказец сделай. Может им понравится и начнут делать такие, да еще лучше и краше, и с задумками разными. — Репнин потер подбородок и кивнул, я же лишь улыбнулся. Папка — удобная вещь и скоро ее удобства оценят многие, а я продавать их начну, помаленьку, чтобы сперва привыкли в новинке. — Ну что, к Толстым пойдем, девиц потискаем, да…
Мои мечты прервались самым радикальным способом. В дверь постучали, и не дожидаясь приглашения войти, в кабинет заглянул Михайлов.
— Государь, Петр Алексеевич, Андрей Иванович рвался к вам, едва в постели его удержал, шибко поговорить ему хочется, — я направился к выходу, даже не дослушав его. Раз Ушаков так сильно рвется до разговоров, значит, что-то произошло, какой-то прорыв. Что-то, видимо, нарыли его соколы вместе с Радищевым.
Ушаков сидел в постели и просматривал какие-то бумаги. Андрей Иванович хмурился, и выглядел непривычно без своего парика, который, подозреваю, он уже никогда в жизни не оденет.
— Что случилось? — спросил я прямо от порога, с тревогой глядя на начальника Тайной канцелярии, внешний вид которого не был еще цветущим. Хорошо хоть кровь перестала уже с мочой отходить, значит, на поправку пошел. Кстати, он меня с некоторых пор недолюбливал, потому что я, перепугавшись, что останусь без него, а замены у меня пока нету, пересмотрел рацион питания Ушакова. Сейчас он давился кашами, пил молоко, от которого его пучило, но это был самый универсальный из доступных мне сорбентов, и жрал овощи, недовольно поглядывая при этом на меня. Мясо конечно присутствовало, но только не жирное, и в ограниченных количествах.
— Кроме того, что ты, государь, Петр Алексеевич, козла из меня сделать на старости лет хочешь? — мрачно ответил вопросом на вопрос Ушаков, но, разглядев мой сжатый в тонкую полоску рот, заткнулся и вздохнул. — Как я сам запаха не учуял?
— Потому что сразу парик и не пах, — я вздохнул. Не объяснять же ему все премудрости химических реакций. Да я их сам толком не знаю. Знаю только, что медики так определяют, чем именно отравлен пациент, пока анализа из волос дожидаются. Выдох пахнет чесноком — отравлен мышьяком, ацетоном — сахара смотри. Мне потом Серега на пальцах объяснял, когда я чуть не траванулся, что в организме происходят процессы окисления и хрен знает, чего еще, и на выходе мы и имеем этот волшебный запах. И что у него на столе не мышьяк в чистом виде лежал — в чистом виде он белый, а не серый, а его вонючее соединение. Я оттого такой указ и сочинил, чтобы этот тонкий реактивный запах сразу можно было учуять, не продираясь между миазмами застарелого пота. — Я у наших ученых мужей интересовался, всегда ведь есть вероятность быть отравленным, так они сказали, что в пище он вонять начинает, потому что процессы начинают протекать, а парик твой начал миазмы издавать, потому что с потом и жиром с волос смешался и… я не знаю, что произошло, но вот так. Кстати, Карл девятый Валуа был отравлен книгой, пропитанной ядом. Страницы оказались слипшимися, и он слюнявил пальцы, чтобы их отделить друг от друга, — я криво усмехнулся, когда разглядел в полумраке комнаты сдвинутые брови Ушакова.
— Это правда?
— Не знаю, — я пожал плечами, подошел поближе и сел в кресло, стоящее возле кровати. — Может и правда. Медичи и не на такое были способны. Но, если по заключению Амбруаза Пере смотреть, то от чахотки он умер, — вздохнув, я поставил локти на колени и положил подбородок на скрещенные руки. — Как много можно узнать, если сидеть в тиши почти безлюдного дворца во время глубокого траура и от нечего делать все время что-то читать. Но ты же так рвался ко мне, Андрей Иванович, не затем, чтобы Валуа обсуждать?
— Нет, не затем. Речь не про Францию пойдет, это уж точно, — Ушаков вздохнул и откашлялся. Ему все еще было тяжеловато дышать, но он уверенно шел на поправку. — Мы с Афанасием Прокофьевичем почти поняли про заговорщиков, которые нашли новый Тайный совет в моем лице и попытались от меня избавиться. Но я опасаюсь за твою жизнь, государь. Особливо сейчас, когда многих ломать через колено придется. Но эту заразу нужно клейменым железом выжечь, дабы другим неповадно было.
— Кто замешан? — я сидел не шевелясь. Как же все не вовремя!
— Много кто, в основном те, кто хотел бы на тебя влияние поиметь после того как я преставлюсь. Не понимают, идиоты, что это ты на меня влияешь, но так даже лучше. Пущай думают, что снова тобой вертят как хотят такие вот старые пердуны, вроде меня и Брюса, да и Миниха, что греха таить. Но вот только, боюсь, не долго они в таком блаженном состояние пребывать будут, и тогда могут отчаянно решиться на цареубийство, сволочи.
— Шереметьев? — я старался не делать лишних движений, боясь ответа. Что я буду делать, если и Петька замешан? Кому вообще верить после этого?
— Петька твой что ли? — Ушаков глаза закатил. — Побойся бога, государь, этот блаженный с детства за тобой аки привязанный бегает. Потому и попросил я тебя его отрядить царевну к жениху сопровождать, дабы дел не наворотил, как узнает про заговор. Горячий он слишком, молод потому как. — Я на мгновение глаза прикрыл. Слава Богу, прямо от сердца отлегло. — Только вот и тебе следует на время схорониться. Дела какие важные, что безотлагательно должны быть исполнены, доделать, да сказаться больным и удалиться в тот же Елизаветин дворец, где тоске по сестрице предавался прошлого году.
— У меня есть предложение получше, — я встал и подошел к окну. — Гонца Шетарди уже выслал, дабы ждали Елизавету и встречу подобающую обеспечивали. Через две недели поезд должен тронуться, царевну на ее новую родину сопровождаючи. Думаю, что лучше будет, ежели я с ними отправлюсь. И на невесту, предполагаемую, посмотрю, и что в Европе творится собственными глазами увижу. Дед мой с Великим посольствам также куролесил. Так что мне сам Бог велел на себя имечко Петра Михайлова примерить, мелкопоместного помещика с десятком крепостных и одной коровой на всех, которому повезло, и Петр Шереметьев которого приглядел да к себе приблизил.