Новая реальность
Шрифт:
Пару раз графиня повернулась и весьма не эстетично всхрапнула, тогда я замирал, чувствуя как бешено колотится сердце, боясь, чтобы меня не застали врасплох, потому что объяснить подобное было бы сложновато. Прочитав письмо до конца, я задумался, а затем выгреб все, что было в секретере и выбрал письма, их было всего три, запечатанные подобным образом. Остальные принадлежали, вероятно, многочисленным любовникам графине и их содержимое вызывало у меня тошнотные спазмы, настолько они были фальшивы и от них просто несло пороком. Только одно из них резко отличалось от остальных, оно не было подписано, но и стихи были хороши, и чувствовалась искренняя влюбленность автора. Письмо тоже было написано на немецком, и я даже догадываюсь, чьему перу оно могло принадлежать. А может это и хорошо, что у нас с ней ничего не получилось, а то еще какую болезнь подхватил бы, учитывая количество весьма откровенных опусов.
Быстро запихав остальные письма на место, я спрятал те, что отобрал за пазуху, закрыл секретер и сунул ключ на место под ножку. Проведя по сюртуку, проверяя, чтобы ничего нигде не торчало, я внезапно напомнил самому себе де Брильи в известном фильме, который всю дорогу носился с бумагами Бестужева для французского правительства. Ассоциация была настолько сильной, что мне пришлось прикусить костяшку указательного пальца, чтобы не заржать.
Еще раз посмотрев на спящую графиню, я подхватил канделябр и вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь. Мне было, о чем подумать. Те письма, которые сейчас лежали у меня за пазухой были адресованы графине никем иным, как Фридрихом Вильгельмом, отцом Карла Фридриха, кронпринца Пруссии. В этих письмах он всячески поощрял связь между сыном и графиней, и даже призывал ее действовать более упорно, погружая нелюбимого сына в пучину развращенности. Также в том письме, которое я мельком просмотрел, Фридрих Вильгельм высказывает опасения по поводу того, что Австрия все более и более отдаляется в сторону Англии. Видимо, Карл решил таким образом упрочить свое пошатнувшееся положение, потому что роль императора в Священной Римской империи все больше и больше напоминала синекуру. И в этом своем стремлении он не брезговал ничем, даже пригласил в качестве учителя для Марии Терезии Бенгеля, после рождения сына. Неокрепший разум девочки-подростка очень гибок, а лютеране могут быть крайне убедительны. Тем более, что опыт сосуществования с католиками у них имелся и довольно неплохой. Высказавшись, король Пруссии требовал от графини усилить влияние на отца, чтобы тот хотя бы разузнал к чему все скатывается.
Для меня же эти наметки значили лишь то, что Карл серьез решил выдать дочь за Фредерика. Лично я считаю эту партию не слишком разумной, но лишь в разрезе самой принцессы. Все-таки артист Фредерик, если судить по донесениям Бестужева, тот еще. Да и для меня этот вариант просто отвратителен: тандем Австрия-Великобритания доставил в другой, известной мне истории, так много геморроя, что и не вышепчешь. Но этот тандем вредит прежде всего Франции, да и Пруссии, чего уж там. Поэтому Франция хочет вернуть в Польше трон Лещинскому и породниться так срочно с такой темной лошадкой, как я, дабы получить поддержку в случае чего.
Могу ли я как-то использовать эти письма? Пока не знаю. Но графиня не простой финтифлюшкой оказалась, и подозрения Румянцева в том, что она причастна к шпионажу, только что нашли свои подтверждения.
Так, вроде бы вот эта дверь — вход в комнату Шереметьева. Толкнув дверь, и убедившись, что она закрыта, я несколько раз стукнул в нее. Открылась дверь не сразу. Заспанный денщик Петькин высунул недовольную рожу, но, увидев меня, тут же распахнул ее передо мной, давая беспрепятственно пройти.
Петька не спал. Он сидел в кресле и с мрачным видом смотрел в окно.
— Ну, и что случилось? — я сел в другое кресло, глядя на друга, который щелкал пальцами, и сжимал зубы так, что я даже слышал, как они скрипят.
— А у тебя тоже ничего не получилось, государь? — он с такой яростью посмотрел на меня, что я невольно отшатнулся.
— Что? Я не понимаю тебя, — я даже опустил то, что Петька чуть ли не орал на меня, превратившись в слух.
— Вот и я не понимаю, — он вздохнул, и протер лицо руками. — Ты со своим дурацким указом, за неисполнение оного меня однажды едва не выпороли эти михайловские мордовороты, играете со мной сейчас злую шутку.
— Какую? — я честно пытался понять после изрядного излияния посреди ночи в чем я виноват перед Шереметьевым и при чем здесь мой указ.
— Знаешь, Петр Алексеевич, какой сейчас самый модный запах в салонах Москвы и на ассамблеях? — я покачал головой. Откуда? Я был занят так, что спал урывками. Это вот Петька может по ассамблеям шляться, а я старался все успеть закончить перед поездкой из насущных проблем.
— Фиалка. Едва заметный, летучий как летний ветерок. Этот запах мыло издает, которое специально для дам сделал Эйлер, подавшись их стенаниям и ненадолго оторвавшись от того спора, который ты с учеными мужами затеял.
— А что, Эйлер тоже решил поучаствовать? — я хмыкнул.
— А то, в Академии наук вообще, похоже, только Шумахер остался кунцкамеру сторожить. Ты, Петр Алексеевич, давно-то мастерскую, что при мануфактуре поставить велел, навещал?
— Давно, — я вздохнул. — Времени у меня на все не хватает. Я Сенат-то пинками собрал, прямо перед отъездом. Распущу я этих дармоедов, вот помяни мое слово. Создам вместо коллегий, ну, например, Министерства, наделю министров полномочиями в их сфере деятельности и буду каждое утро кабинет собирать, да возникшие вопросы в рабочем порядке решать, ну и отчеты по проделанной работе принимать. Так оно, похоже, лучше будет и эффективней.
— А и создай, — махнул рукой Петька. — А то я во всех этих коллегиях до сих пор путаюсь. А так, будет Министерство дорог — коротко и понятно, чем они там занимаются. Или Министерство общевойсковое. Тоже все понятно, и не ломаешь голову с кого спросить, ежели портянками не все войска обеспечены в полном объеме. А внутри себя, они пущай как хотят делятся, как им угодно. Количество только ограничь различных кабинетов, и то дело будет. А вот мастерская или лаборатория, или что ты там создать хотел, тепереча занимает целое подворье. И мануфактура разрослась так, что и вслух подумать страшно. Они же два соседних дома с подворьями выкупили, да забором обнесли. А еще у Радищева дворника вытребовали и кобелей держат злющих, говорят, чтоб иноземцы чего не сперли, а то уже вертятся вокруг аки вороны над кладбищем.
— Министерство путей и сообщений, — пробормотал я, разглядывая Петьку, словно только что впервые увидел. — Целого Министерства на одни дороги — жирно слишком будет. Я тут вообще все пытаюсь в голове держать, так что… Надо же, как я от жизни-то отстал. Ну а как мужи ученые поживают, есть ли у них успехи? — вообще я надеялся, что успехи будут, иначе, зачем все вообще начинать?
— С движителем паровым, пока на месте топчутся, зато какой-то пресс сделали, сейчас испытывают, да какой-то ток получили, дюже Бернулли матерился, когда руку, зашибленную этим самым током, потирал. — Прекрасные новости, просто прекрасные. А как по-другому, если все предпосылки уже были, только руку протяни и сорви. А тут крупнейшие умы вместе собрались, конечно, по дороге к достижению основной цели они кучу всего полезного изобретут, просто походя. Ну да экспериментальные лаборатории для того и создавались в мое время.
— Еще Эйлер с Бернулли полаялся, в чем-то не сошлись они, и сказал, что быстрее шар огромный, способный тяжести тягать в небо запустит, чем у Бернулли его расчет сойдется, потому как тот совсем убогий и не слушает хороших советов. И ведь пошел шар лепить. У цинцев весь шелк скупил, коей те на взятки привезли, да невостребованным оказался.
— Ну раз ты ученых наших мужей курировать взялся, то тебя и назначу ответственным куратором. Они люди увлекающиеся дюже, за ними контроль должен быть, особливо за финансами. — Если Эйлеру, закусившемуся с Бернулли, удастся реализовать воздушный шар… Перспектива очень недурная вырисовывается.