Новый мир. Книга 1: Начало. Часть первая
Шрифт:
С тех пор жизнь Джерома существенно осложнилась. Круглые сутки он находился под присмотром учителей и суровой сотрудницы службы по вопросам детей (по совместительству — заведующей детской комнаты милиции). В свободное от учебы время его привлекали к производственной практике, готовя по окончании школы в ученики маляра. Впрочем, еще ни один практикант не посещал работу так редко, как Лайонелл-младший. Нечасто видели Джерома и в сиротском общежитии, где ему было предписано жить и отмечаться по утрам и вечерам. Где он ночевал, никто точно не знал, но поговаривали, что об этом стоило бы спросить Тома. Я изредка видел его на улице — как правило,
В душе мне было его жаль. Но со дня той ссоры мы с ним так и не обмолвились ни единым словом. Шансов на примирение практически не было — я не считал себя виноватым в чем бы то ни было, а Джером был не из тех, кто просит прощения.
Мей умудрялась поддерживать дружбу с Джерри отдельно от меня, но мы с ней редко об этом говорили. Как-то раз попытались, но разговор не заделался — она осторожно подводила к тому, что Джером «в душе очень добрый и честный парень», а я демонстративно выражал свое недоумение по поводу того, какую прелесть она находит в компании уличных отморозков.
— Давай не будем об этом, — оборвала мои воспоминания девушка. — И вот еще что. Не думай, что это что-то особенное значит. Надеюсь, тебе хватит ума, чтобы правильно все понять и воздержаться от разной романтической ерунды. Я давно переросла тот период, когда была в тебя бездумно влюблена. Ты — самовлюбленный и эгоистичный тип, Димитрис Войцеховский, хоть и хорош собой. Для серьезных отношений ты совершенно не годишься.
— Ну спасибо, — мысленно вздохнув с облегчением от того, что она сама так здорово расставила все на свои места, с притворной обидой на «эгоистичного типа» протянул я. — Но хоть в сексе-то я неплох?
— Как меня и предупреждали — все вы, самцы, жутко любите себя нахваливать, — усмехнулась она.
Ответ на мой вопрос был мне и так известен — его можно было прочитать на ее лице. Но даже если бы я и не владел умением читать человеческую мимику — вместо нее все сказали бы действия девушки, которая вернулась ко мне в постель, чтобы повторить то же самое во второй раз.
То было время сладостного блаженства, безделья и расслабленности. Насытившись сексом, мы долго еще продолжали валяться в кровати, и, как это сотни раз бывало ранее, болтали о разной фигне, слушали музыку из Интернета, ржали над смешными видяшками, над нелепыми постами и фотками знакомых в социальных сетях. Вроде бы все такие же друзья — но при этом теперь еще и любовники, и одно другому ничуть не мешает. Я чувствовал себя хорошо и беззаботно — главным образом из-за того, что наши с Мей отношения ни к чему не обязывали, не сковывали и не усложняли жизнь никакими обетами и запретами. Не знаю, было ли для нее все так же, или она прятала за своим показным безразличием какие-то возвышенные девичьи чувства — кто поймет, что творится в женском сердце? Лучше уж об этом не задумываться.
Засобирались мы на выход вечером. Мои родители, конечно, не будут иметь ничего против, что подруга зашла погостить, но вот Мей после случившегося стеснялась с ними пересекаться.
Натягивая на себя многочисленные слои одежды и тщательно застегиваясь, мы обратили внимание, как под окном, на освещенной вечерними фонарями Центральной улице прокатились, покачиваясь на «лежачих полицейских», колонна пятитонных грузовиков, крытых припорошенным снегом зеленым брезентом. Обычно эти махины на дизельных двигателях, испускающие из выхлопных труб ядовитый дым, вредящий озоновому слою, не пускали
— Что твой папа говорит об этом всем? — кивнул в сторону окна, спросила Мей.
Я заметно помрачнел. Как сыну главного дипломата Генераторного, допущенного, по всеобщему убеждению, ко всем политическим тайнам, мне этот вопрос в последнее время задавали все друзья и знакомые. И все они не были удовлетворены тем ответом, который мне приходилось им давать.
— Он говорит, что все будет хорошо, — ответил я. — Говорит, что вся эта игра мускулами — часть дипломатии, только и всего. По-настоящему опасности нет.
— Дима, когда под окнами домов каждый день происходит настоящий военный парад — то совсем не складывается впечатление, что «опасности нет», — Мей со скептическим видом прищурилась. — Тебе не кажется, что твой папа, при всем к нему уважении, пытается смотреть на мир через розовые очки? Или, может быть, преуменьшает опасность, чтобы избежать паники?
— Не кажется. Не знаю, — я неопределенно пожал плечами. — Если послушать, что говорил нам комендант на последнем уроке допризывной подготовки — нам суждено сложить головы, защищая Родину. Вопрос только в том — когда. Но мы слышим все эти мрачные пророчества о войне с самого детства. Все постоянно твердят, что ЮНР на нас нападет. Но они существуют почти двадцать лет — и за это время ни разу на нас не напали. Сама суди.
— В последнее время они ведут себя по телевизору очень агрессивно.
— Папа говорит, это естественная реакция на укрепление Альянса.
— А как насчет того, что их поддерживает Евразийский Союз? Все об этом говорят.
— Папа считает, что дружба ЮНР и Союза — противоестественна, и поэтому обречена на провал. Ильин ненавидит китайцев и прогнувшихся под них россиян не меньше, чем нас. Он берет у них все оружие, которые те дают — но лишь для того, чтобы потом обернуть его против них же.
— Когда-нибудь потом. А вначале — против нас.
Мей была вовсе не глупа и интересовалась такими вещами не меньше меня. Впрочем, сложно не интересоваться политикой, находясь в маленьком селении на границе государств, относящихся друг к другу, мягко выражаясь, недоброжелательно.
Папа возлагал большие надежды на создание Центральноевропейского альянса — но на деле, после того как Альянс был создан, ситуация стала даже опасней, чем раньше. Никто из больших игроков прежде не воспринимал всерьез разбросанные по Балканам мелкие города и общины. Но когда они объединились и вступили в большую политику в качестве самостоятельного игрока, это не понравилось не только ЮНР, но и сверхдержавам. Ставки возросли.
— Александр Кириллович считает, что создание Альянса и наше участие в нем было ошибкой, — вспомнила Мей слова нашего учителя истории. — Говорит, залогом нашего спокойствия и благополучия было то, что мы сидели и не высовывались.
— А папа говорит, что страусиная политика все равно не сработала бы, — припомнил я папин ответ после того, как я рассказал ему об услышанном на уроке. — Он говорит, что укрупнение общин, их интеграция в крупные сообщества — это закономерный процесс в постапокалиптической политике. Если бы мы не стали частью Альянса, то стали бы частью чего-то другого — и нашего мнения никто бы не спросил.