Ншан или Знак Свыше
Шрифт:
– В чем дело, Ншан? – крикнул в микрофон Симон Симонович.
– Здесь жжет, - послышался измененный динамиками голос Ншан. – Здесь горячая рана.
Рука на экране ожила, пальцы собрались в щепотку.
– Что ты делаешь? – спросил руководитель.
– Тушу пожар, - последовал ответ.
Все молча впились в центральный экран. Силуэт Тамары теперь только по контуру сохранял зеленоватый оттенок, окрасившись изнутри в багрово-пурпурные тона. Рука Ншан, тоже став красной, слилась по цвету со спиной Тамары. Теперь ее пальцы скручивали невидимые шнурочки и отбрасывали их в сторону... Наконец рука распрямилась. Ее движения стали плавными, поглаживающими.
– Ну вот и все, - снова возник голос в динамиках. – Пожара больше нет. – Ее рука исчезла с экрана.
– Кто научил тебя этому? – не выдержал Симон Симонович. – У себя в деревне ты лечила людей иначе. Предлагала больным травы, диету.
– Не я диктую болезням, а они – мне, - послышался невозмутимый ответ.
– Не двигайся, Тамара! – приказал Симон Симонович, не сводя пристального взгляда с экрана. – Сиди на месте, пока не разрешу встать. – Ему уже виделась блиста-тельная защита докторской с демонстрацией эффектных цветных серий термограмм и самого феномена в облике деревенской слепой девушки. А потом и выступления на международных симпозиумах, и бум в прессе...
Сотрудники, подавшись вперед, не менее напряженно вглядывались в экран. Оттенки горячих красных тонов долго не желали угасать, очень медленно вытесняясь холодными. А вместе с ними бесследно исчезло и красное пятно в центре силуэта.
– Потрясающе! – очнулся от грез Симон Симонович. – Мы, все здесь собравшиеся, стали свидетелями чистого эксперимента. На наших глазах аппаратура зафиксировала не только термовоздействие одного человека на другого, но абсолютно очевидное наличие исцеляющего эффекта. Ай да Ншан!.. Тамара, ты свободна. Можешь одеваться.
Тамара вышла, жмурясь на свет. Ншан – за ней следом. Ей не нужно было жмурится, ее глаза были широко раскрыты.
– Что у тебя там было, внутри?
– Язва желудка, - нехотя призналась Тамара. – Уже два года я с ней борюсь.
– Ну так целуй свою избавительницу! У тебя ее больше нет. Она бесследно исчезла у нас на глазах... А что ж вы-то, герои, язву не обнаружили? «Мы экстрасенсы» , «мы все можем», - передразнил Сурена и Гагика Сим-Симыч. – Выходит, грош вам цена.
– Я язву сразу почувствовал, - попытался оправдаться Гагик. – А не сказал ничего, чтобы не расстраивать Тамару.
– У нас ведь было другое задание, - зло огрызнулся Сурен, - прдемонстрировать термоконтакт. Мы и продемонстрировали. А язвой ее занялись бы в другой раз, без посторонних наблюдателей.
– Одно мне неясно, - заметил Симон Симонович. – Живой организм для ИК излучений непрозрачен. Информация на тепловизоры поступает с кожного покрова, а не от внутренних органов. Следовательно красное пятно на экране было не воспален-ным желудком, а его проекцией на коже. Мы знаем о наличии информационных зон на теле человека. Они известны в медицине, как зоны Захарьина-Геда. Получается, Ншан воздействовала не на больной орган, а опосредованно, через его внешнюю проекцию.
– Так ведь вся рефлексотерапия основана на том же эффекте, - напомнил Акоп.
– То рефлексотерапия, а здесь... здесь нечто совсем иное. – Симон Симонович ненадолго задумался. – Я бы сказал, намечается принципиально новый подход биоэнергетического воздействия одного субъекта на другой – через проекцию органов на кожном покрове... Тамара! Будь любезна, проверься у врача завтра же. Иначе эксперимент нельзя будет считать завершенным.
– Обязательно, шеф. На рентген попрошусь, - отозвалась Тамара. Она понимала, что должна это сделать для лабораторных отчетов. Ей же самой не нужны были никакие доказательства. Она и без рентгена знала, что избавлена от язвы желудка.
Успехи лаборатории окрыляли Симона Симоновича и его научных сотрудников. Но только не Ншан. Ее сердце съежилось, захлопнулось, как морская раковина. Оно жило сейчас сумеречной, переполненной невысказанной обидой жизнью. Ведь она так верила – стоит ей переступить заветную городскую черту, и Артур объявится сам собой, как по мановению волшебной палочки. Но ползли дни, недели, месяцы... Слухи о ее удивительных успехах в лаборатории НИИ распространялись здесь быстрее, чем в горах, откуда она спустилась в этот новый для себя мир. Увы, среди людей, ежедневно открывавших ее двери, не было Артура. И это удивляло и мучило ее день ото дня все острее. Она засыпала и просыпалась со ставшей уже навязчивой мыслью о нем. К счастью, никто, даже мать, не догадывались о ее тайных муках.
Однажды, когда августовское солнце, зависшее над балконом, готовилось вкатиться в квартиру, расплавить мебель, стены и легкие, когда все вокруг, казалось, не выдержит и изойдет пламенем... в этот невыносимо душный, настоенный на смраде день мать взволнованно проговорила:
– К тебе там... гость, дочка.
К ним приходило много гостей, званых и незваных, чаще, конечно, незваных, и в этом давно уже не было ничего удивительного. Но по голосу матери, по тому, как та вся напряглась и замолкла внутри, Ншан поняла, что этот гость особенный. Сердце вскинулось, да так и осталось на той высоте напряжения, которую не каждому дано выдержать... Еле слышно она спросила:
– Как я выгляжу?
– Как обычно, - ответила Сильвия, поправляя выбившуюся влажную прядь ее собранных в пучок волос, отерла подолом фартука блестки пота на ее висках.
– Где он?
– В зале. – Помедлив, Сильвия положила руку на плечо дочери: - Успокойся. Не надо так волноваться. Ты побледнела.
– Это от жары, мама. Отведи меня... Нет, я сама.
Она выпрямилась, проверила, ровно ли сидит на ней платье, аккуратно ли собраны волосы, и вышла в общую комнату, которую мать, по принятой в простонародье привычке, именовала «залой». Но уже на пороге Ншан сникла, хотела упрекнуть мать за обман, да спохватилась, что ей и не называли никакого имени.
Гость, шагнувший к ней, крепко сжал ее руки. От него исходили жар и волнение.
– Ну здравствуй, Ншан... – предательски осипшим голосом пробормотал он.
– Здравствуй, Левон, - ответила она.
– Я вижу, ты совсем не рада мне... Неужели, совсем-совсем? – В его возмужавшем, загустевшем баритоне разочарование и упрек.
– Глупый, конечно, рада... Присядем.
Они не сдвинулись с места – он продолжал сжимать ее руки, скорее всего неосознанно, а она не отнимала их. По ее телу непрошенно разливалось тепло его присутствия, а вместе с ним – забытые ощущения детства, немыслимые без Левона.