Ншан или Знак Свыше
Шрифт:
Ншан знаком попросила тишины, сложила руки на коленях. Подумала уже далеко не растерянно: «Да как же я могу представить себе город, который никогда не видела. Откуда мне знать, куда направился неизвестный американский парень... с искусственной почкой... – На ее лице отразилась легкая гримаса. – Как плохо ему спалось этой ночью.»
– ...Болит голова... О, мой Бог, как трещит голова! – вдруг заговорила она вслух. – Надо вскрыть конверт. Наверняка этот их генератор подсунул мне что-нибудь на другом конце города. А у них там, в Ереване, уже включились в эксперимент. Сноу нервничает и, как всегда, хочет большего, чем возможно. Не помешало бы чашечку кофе, иначе головная боль доконает раньше, чем я дойду до цели. Ладно уж, потерплю. Ну, что там, на открытке... Какая удача! Мое самое любимое место отдыха! А главное, я как раз на 49-Mile Scenic Drive. До объекта рукой подать... Отвратительная духота. Нечем дышать... Если все получится, я неплохо заработаю. Нэнси будет довольна. Закончу и позвоню ей. Проведем вечерок в баре, а потом ко мне... Три дня не был у матери в больнице. Ведь так и умрет, бедняжка, не дождавшись внуков. Ну хорошо, пусть будет Нэнси! Я не против. Поговорю с ней сегодня об этом... Вот я и на месте! Просили запомнить побольше деталей... Да я и так тут все наизусть знаю – озеро с черными и белыми лебедями, могучие колонны, ротонда с огромным куполом... австралийские эвкалипты у самой воды. Вот они-то и помогут мне избавиться от головной боли! Хорошо, что народу мало. Присяду под ними на берегу. И тут не так жарко...
Ншан потянулась, зевнула и устало откинулась на спинку дивана. Вокруг нее было непривычно тихо, будто комната разом опустела... Впрочем нет, камера продол-жала стрекотать. Весь этот длинный монолог она произнесла вслух на свободном американизированном английском, не сознавая того. В памяти ее осталось лишь неясное воспоминание, как после сна, но какое именно – она бы сказать не смогла.
– Do you speak English?! – К мистеру Сноу наконец вернулась способность говорить.
Но так как вопрос был задан по-английски, Ншан промолчала. За нее ответил Симон Симонович:
– Всего несколько месяцев назад я вывез ее из глухой деревни. Она не говорит не только по-английски, но и по-русски. Да и ее армянский диалект оставляет желать лучшего.
– I can’t believe it! It’s fantastic!
И до того, как был вскрыт конверт, все члены американской группы прекрасно поняли, какой объект посетил в Сан-Франциско Джон. Открытка лишь подтвердила это. На ней был запечатлен типичный образец «ландшафтной архитектуры»: живописный и одновременно до нелепости помпезный уголок города. В зеркальных водах искусственного залива, на котором мирно отдыхали дикие утки, белые и черные лебеди, отражался парк и монументальный комплекс в стиле неоклассицизма или арт-деко. Мощная бутафорская колоннада и ротонда с огромным куполом а-ля коринфского ордера. То был Дворец изящных искусств (Palace of Fine Arts Museum).
* * *
После столь удачно наведенного телемоста имя Ншан не сходило со страниц газет и экранов телевизоров. Один из местных журналов открыл даже рубрику: «Да или нет феномену?», где велась широкая полемика между читателями, журналистами и учеными. «Феноменом» заинтересовались представители самых различных областей науки. Изучали ее воздействие на живое существо, на растения, на минералы; изучали ее мозг и кровь, интеллект и психику. По всем параметрам, доступным современной науке, Ншан ничем не отличалась от среднего здорового человека.
С легкой руки мистера Сноу о ней узнали в Америке и других странах. На каждом симпозиуме, во всех своих научных публикациях профессор не обходился без упоминания Ншан. Ее монолог на английском перепечатывали зарубежные газеты, транслировали по радио и телевидению. Ясновидящая из армянской глубинки завоевывала весь мир. о ней говорили и спорили в разных кругах, начиная с семейных кухонь...
А Ншан по-прежнему не могла ни о чем другом думать, кроме как об Артуре. И когда услужливые друзья читали ей вслух газетные подвалы, когда рассказывали о ее необычайной популярности, Ншан думала всегда одно и то же: Разве он не читает газет? Не смотрит телевизор? Не общается с друзьями? Разве он не знает, что она в Ереване, совсем близко от него?
Количество поклонников Ншан, пригретых лучами ее славы, росло. Они изощрялись в лести и знаках внимания. Иные, представители противоположного пола, даже предлагали ей себя в спутники жизни. Она же вслушивалась в каждый новый голос и с грустью отмечала про себя: «Снова не он». У нее теперь появились свои собственные поэты, писатели, журналисты, фотографы и художники, ходившие за ней по пятам; экстрасенсы, телепаты, ясновидящие, целители всех мастей, лелеявшие надежду подсмотреть ее секреты; свободомыслящие ученые и врачи, готовые поверить в любые чудеса, лишь бы это принесло им благодатные плоды. Всех их, вместе взятых, наверное можно было бы сравнить с рыбой-прилипалой. Одни представлялись ей личностями исключительными, «не от мира сего». Другие избирали роль покровителей и доброжелателей, учивших ее жить, учивших жонглировать славой, извлекая из нее максимум выгоды для себя и своих близких.
Находились и такие, которые заговорщическим тоном советовали ей бросить Сим-Сима, как «отработанный материал», и открыть собственное дело, подобрав, разумеется, собственный штат. Ей предлагали свои дачи и квартиры для экспериментов и приема страждущих. Ей предлагали заняться самостоятельной научной практикой с непременным патентованием. И тогда она-де станет не «подопытным кроликом», как у Сим-Сима, которому она нужна лишь для защиты докторской, а хозяйкой и главой собственной лаборатории... нет, целого института, что построят специально для нее.
– Твоему дару нет цены, - нашептывали ей. – Тот же американец Сноу сгреб бы тебя в охапку и увез с собой в Штаты, если бы ему позволили. Он нажил бы на тебе не только известность, но и миллионы. А у нас... За твоей спиной каждый норовит дока-зать, что ты – фикция, обман зрения, что тебя вообще не существует и существовать не должно. В лучшем случае признают, что ты – аномалия, дефект природы, так сказать, «как пятая нога или вторая голова у теленка»...
Ншан слушала и верила всему, что ей говорили, потому что не знала мир людей, как его знают зрячие. Тот мир, в который волею случая (или судьбы) оказалась вовлечена. Она не знала, что отвечать своим добровольным советчикам, на чем остановить свой выбор. В ней зрело сознание собственной исключительности, избранности, этакой посланницы свыше... даже мессии, может быть. Подстегиваемая досадой на Артура, она решила: пусть так! Пусть он отовсюду слышит ее имя. Пусть узнает, мимо какого счастья прошел.
Теперь это была уже совсем другая Ншан. Она становилась все своевольнее, все раздражительнее. А однажды обрушила настоящую истерику на нерадивого пациента. Спохватившись, прикусила губу и залилась краской стыда: «Что я натворила... Как я могла». Но вдруг ощутила короткие влажные поцелуи на своей руке.
– Ты – богиня, Ншан! Ты – святая! Даже гнев твой целителен, - лепетал прови-нившийся, тучный, немолодой дядька, перемежая слова поцелуями. И по голосу его, доносившемуся снизу, Ншан поняла, что он стоит перед ней на коленях.
– Она, сердешная, живет для людей, - умильно заворковала какая-то старушка, ожидавшая своей очереди, и, обняв чудо-целительницу сзади, поцеловала ее в плечо. – Она так устает, агнел наш! Ей разрядка нужна. А то ведь не выдержит.
... Ее услуг жаждали разные люди, от самых простых и бедных до именитых и состоятельных. Последние не скупились на вознаграждения. Видя, что богатство широкой рекой само течет прямо в руки, Сильвия, привыкшая за свою нелегкую трудовую жизнь ценить каждый рубль, стала вдруг скаредной, боясь, как бы ее слепую дочь не обманули, не обокрали. Ведь квартирка-то их – настоящий проходной двор, в котором люди постоянно меняются, мельтеша перед глазами. Поди, уследи за всеми.