Нунивак
Шрифт:
Свет струился вниз по склону, натекая на нагромождения скал, освещая крохотные ущельица, прорытые бурными весенними потоками талой воды, блеском останавливаясь на лужицах, чудом зацепившихся за едва приметные ямки и колдобины. Граница света и тьмы добралась до жилищ, осветила железную трубу пекарни, прыгнула с обрыва в море и побежала по морщинистой воде до парохода
Солнечный свет преобразил Нунивак. Казавшийся в предутренней мгле скопищем каменных могил, он задымился, ожил. Вскоре показались фигурки людей, перебегающих от жилья к жилью, зазвенели ведра, ручей забормотал, сбрасывая в море
Наступил новый день. Он не был для Амирака неожиданным, потому что не лежала между вчера и сегодня темнота сна.
Человек, встречая пробуждением утро нового дня, чувствует себя вновь рожденным, забывшим вчерашние горести и заботы, ожидающим от будущего только радость, ибо никто не пожелает себе добровольно худого.
Амирак спускался долго. Обувь скользила по размокшему птичьему помету, облепившему скалы.
Когда он достиг морского берега, с парохода пришла первая груженая баржа.
Весь день, наваливая на себя без отдыха ящики, мешки, кипы, бочки, Амирак не мог выкинуть из головы ночное происшествие, и только поздно вечером, когда солнце погрузилось в темную воду, он, обессиленный от работы, едва добрался до постели в нынлю брата Таю и, повалившись на пушистую оленью шкуру, погрузился в глубокий, как океан, сон.
6. ДЕТИ И ОТЦЫ
Дорога жизни увела
Нас, молодых, во все края.
Но память о тебе мила,
Уназик, родина моя!
Почтовый сейнер «Морж», совершающий регулярные рейсы вдоль побережья Чукотского района, ныряя во встречных волнах, приближался к Нуниваку. Это было неказистое на вид судно, с широкой кормой. Несмотря на это, «Морж» был достаточно прославленным для своего района судном. Корпус у сейнера был металлический, с широкими противоледовыми обводами, тянущимися по обе стороны бортов, от носа к корме. Команда «Моржа» умела находить лазейки в сплошных льдах, и это позволяло поддерживать пассажирскую и почтовую связь между прибрежными селениями до глубокой осени. Стены кубрика были увешаны почетными грамотами в застекленных рамках.
Линеун и Рита Таю, несмотря на ледяной ветер, не спускались вниз с той минуты, как «Морж» обогнул мыс Дежнева и вошел в воды пролива. Каждому из них хотелось как можно раньше увидеть знакомые очертания окрестных скал.
— Смотри, Рита, — показывая рукой на крутой обрыв, облепленный гагами, говорил Линеун, — здесь мы собирали яйца.
— Помню, — с задумчивой улыбкой отвечала девушка. — Как мы тогда, девчонки, боялись!
— Но мы, ребята, и виду не подавали, — признавался Линеун. — Хотя, когда висишь на ременной петле над морем, сердце начинает от страха прыгать где-то у самого горла.
— Хорошее место выбрали наши предки, — восхищаясь, сказала Рита. — Красивое.
— Правда, красивое, — согласился Линеун. — Но эта красота им дорого обходилась. Сколько на нашей памяти народу сбросило с крутых обрывов в море!
Рита стала припоминать, загибая пальцы на руках. Она знала всех погибших по именам. Когда уже пальцев не хватило, она сказала:
— Я совсем забыла Асыколяна.
— Помнишь, как он мечтал стать настоящим музыкантом? — с грустным оживлением сказал Линеун. — А его отец до сих пор хранит гармошку, на которой он играл…
— Я видела, как он катился вниз, — тихо сказала Рита. — Он даже не кричал. Кричали мы. А камни были скользкие, обледенелые. Как попал он под волну, так больше не показался…
Мерно стучали машины в чреве сейнера, мыс вставал за мысом, а берег, тянущийся по правому борту, заворачивал всё больше к югу. Редко в каменных нагромождениях попадались понижения, отлого спускающиеся к морю. Часто в этих долинах, открытых с пролива, виднелись большие китовые ребра, воткнутые в землю: тут в древности жили эскимосы.
Линеун повернулся к девушке, оторвавшись от созерцания темных береговых скал, и сказал;
— Помнишь у Анко?
Пусть мы уедем далеко,Пусть даже в небо залетим,В родной Уназик всё равноМы возвратиться захотим…Рита молча кивнула головой. Взгляд её стал мечтательным, слегка затуманенным, словно глаза подернулись легким облачком. Звонким чистым голосом она продолжила:
Я не забуду, как в туманСирена маяка ревет,И радость всех односельчан,Когда из тьмы приплыл вельбот…Линеун схватил руки Риты.
— Послушай, как дальше:
Здесь солнце я любил встречать,Сидеть часами у воды.Здесь научился различатьКрик птиц морских, зверей следы…За мысом открылся маяк. Линеун глянул на него и крикнул:
— Смотри, Рита, маяк!
— Вижу. И толпу на берегу. И блеск ручья на солнце!
— Как приятно иногда вернуться в родное селение! — не удержавшись, громко сказал Линеун.
Рита посмотрела ему в глаза. Линеун смутился и произнес:
— Теперь-то Нунивак не подходит для настоящего селения. Надо убедить родителей переселиться в другое место. Хотя бы в «Ленинский путь».
— Но захотят ли наши перемешаться с чукчами? — нерешительно заметила Рита.
— Что ты говоришь? — засмеялся Линеун. — Всю жизнь перемешивались, а тут вдруг не захотят. Скажи, откуда в Нунивак приехала твоя мать?.. Вот так!
— Я даже побаиваюсь с отцом говорить об этом, — тихо сказала Рита. — Трудно старикам будет расстаться с Нуниваком.
— Конечно, трудно, — согласился Линеун. — Но другого выхода нет: или оставаться в Нуниваке и жить в прошлом, или переселиться, простившись с Нуниваком во имя лучшего будущего…