Нутро любого человека
Шрифт:
Затем, сегодня утром, позвонила Джанет, сообщила, что он приходил и к ней – с той же идеей о «переработке» Она позволила ему забрать все картины, какие были в галерее – мысль о переработке представляется ей замечательной.
Я попросил ее о свидании, но она сказала, что встречается с другим мужчиной. Влюбилась в него. Кто это? – поинтересовался я. Тони Колоковски. Так он же голубой, сказал я, с таким же успехом ты могла влюбиться и в Фрэнка. Не будь таким циником, Логан, ответила она: он, кстати сказать, бисексуал. Эти мне нью-йоркские женщины.
Суббота, 19 декабря
Иду на 47-ю, надеясь поймать Розу или Джакинту. С ума я, что ли, спятил? Сколько клиентов они перепробовали за те полгода, что прошли после
Ситуация с Жаном-Карлом разрешилась сама собой. Я, наконец, получил от Бена чрезвычайно загадочное письмо, в котором он говорит, что «швейцарское приключение», возможно, и стоит того, чтобы им заняться. Затем следует весьма иносказательный пассаж: «Если ехать отдыхать в Швейцарию, то ехать придется только тебе. Я туда отправиться не смогу. Однако, если все пройдет успешно, тогда я мог бы, анекдотическим образом, притвориться, что тоже был там. Если же, с другой стороны, тебе там не понравится, то с этим разочарованием тебе придется справляться самостоятельно». Надо полагать, все это означает, что коли дело обернется дурной стороной, вину на себя должен буду взять я – и грязь прилипнет только ко мне. Бену требуется «возможность все отрицать», так, по-моему, это называется. Однако, если мы наживем состояние, Бен его примет. Необходимо все обдумать.
Четверг, 31 декабря
Собираюсь сегодня ночью на вечеринку к Тодду Хьюберу и обнаруживаю, что перспектива эта меня угнетает, и не только потому, что болит челюсть. Мне удалили вчера три коренных зуба. И мой дантист говорит, что я должен быть осторожен: десны оседают, я могу потерять много зубов. Занятно, как леденит душу мысль об утрате зубов. Я ласкаю языком болящую пустоту там, где были зубы, потом ополаскиваю рот виски. Ух! Новое десятилетие и ужасное предчувствие, что тело мое скоро уже затеет разваливаться; старая надежная машина начинает давать сбои. Новогоднее решение: привести себя в форму, сократиться по части пьянки и таблеток. Возможно, мне стоило бы снова заняться гольфом.
1960 Пятница,15 января
Джанет позвонила в галерею, страшно расстроенная. Похоже, Нат Тейт «пропал без вести», хотя все указывает на то, что он покончил с собой. Во вторник [12-го] молодой человек, очень похожий на Тейта, прыгнул в воду с парома, ходящего на Стейтен-Айленд. Кроме того, Джанет обнаружила, что все работы, которые Тейт намеревался подправить, были систематически уничтожены – сгорели в Уиндроузе на большом костре. Она попросила меня приехать в студию, где у нее назначена встреча с Питером Баркасяном.
В студии. Баркасяну, это бросалось в глаза, удается держаться только тем, что он изо всех сил старается не глядеть в лицо реальности. Нат никогда не совершил бы такого безумного поступка – у него просто нервный срыв, – он вернется, начнет все сначала. Мы побродили немного по студии: безупречная чистота, все убрано, приведено в порядок. На кухне аккуратно составленные один в другой чисто вымытые бокалы, мусорные корзинки пусты. В самой студии стоит у стены всего один холст, явно начатый совсем недавно, он весь испещрен перекрестными стремительными мазками синего, красного и черного. На тыльной его стороне нацарапано название: «Оризаба / Возвращение на Юнион-бич», однако ни Джанет, ни Баркасян отсылки не уловили. Я сказал им, что «Оризаба» это название судна, на котором Харт Крейн [поэт, которого Тейт боготворил] совершил, возвращаясь в 1932-м из Гаваны, свое последнее роковое путешествие. «Роковое? – переспросил Баркасян. – А как умер Харт Крейн?». Джанет пожала плечами – без понятия. Я понял, что придется им рассказать. «Он утонул – сказал я, – прыгнул за борт». Баркасян был потрясен, расплакался. Картина, незаконченная, загадочная, стала вдруг единственной предсмертной запиской самоубийцы. Если бедный Нат не смог продолжать вести жизнь художника, он, по крайней мере, позаботился о том, чтобы конец ее обрел соответствующую весомость – и был должным образом отмечен.
Все это, разумеется, очень печально, но состояние его было безнадежным – и кто я такой, чтобы говорить, что ему следовало собраться с силами, держаться, не поддаваться отчаянию? Он уничтожил все, подтвердил Баркасян, – включая и две принадлежавших мне картины. По крайней мере, у меня остались рисунки серии «Мост». Джанет распирают теории по части заговора, но я думаю, самое простое объяснение состоит в том, что бедняга спятил. Кстати, о теории заговора. Я засек Жан-Карла завтракающим с Морисом Липингом. Завтракают два галерейщика – ничего странного в этом нет. Но почему мне все кажется, что жульничество с коллекционером Х припахивает Морисом Липингом? Я позвонил Жан-Карлу и сказал, что его предложение меня не интересует – Пикассо не продается. Он утратил изрядную часть своей прославленной выдержки. Сказал, что я дурак, что я уже участвую в деле и не могу теперь пойти на попятный, все готово, им нужен только Пикассо. Я напомнил ему сказанное мной: мне нужно все обдумать, – я и обдумал, и меня его предложение не интересует. Очень по-английски, презрительно фыркнул он. Я сказал, что воспринимаю это, как комплимент. «Вероломный Альбион» живет и процветает. Телеграфировал Бену: ОТДЫХ ШВЕЙЦАРИИ ОТМЕНЯЕТСЯ.
Понедельник,18 января
Позвонил Джерри Шуберту [поверенный галереи «Липинг и сын»], просто чтобы убедиться в том, что Жан-Карл Ланг никаких прав на Пикассо предъявить не сможет. «Контракт отсутствует, купчая тоже, – сказал Джерри, – он вас и пальцем тронуть не посмеет. Это был всего лишь разговор. Мало ли кто о чем разговаривает».
Письмо от Лайонела – возможно, он приедет в Нью-Йорк, нельзя ли остановиться у меня на несколько дней? Моя первая реакция – конечно, нельзя. Но он же твой сын, дубина ты этакая, идиот. Почему его приезд так тебя растревожил? Потому что он мне чужой. Но, может быть, все сложится к лучшему, вы сойдетесь, он тебе понравится. Может быть... Только гены Маунтстюарта и могли привести его в музыкальный бизнес.
[Летом 1960 года два молодых независимых кинопродюсера, Марцио и Мартин Канталеры выбрали повесть ЛМС «Вилла у озера» для экранизации их голливудской компанией «МКМК Пикчерз». ЛМС слетал в Лос-Анджелес, чтобы встретиться с ними и выяснить возможность того, что сценарий напишет он сам. Так совпало, что там же оказался и Питер Скабиус, ведший переговоры о правах на экранизацию своего последнего романа «Уже слишком поздно» (футуристической фантазии об угрозе, которую представляет для планеты ядерная война).]
Воскресенье, 24 июля
Отель «Бель-Эйр», Лос-Анджелес. Это – Шангри-Ла в миниатюре. Стоит мне только перейти по небольшому мостику к стоянке автомобилей, и я чувствую, что начинаю стариться, а когда возвращаюсь в отель, время останавливается снова. Совершенный покой, приземистые здания, укрытые пышным, с тесно посаженными деревьями парком, бледно-синий плавательный бассейн.
Вчера зазвал сюда Питера, завтракать, – видно было, что солидная роскошь отеля вывела его из душевного равновесия. Кто оплачивает счет? – пожелал узнать он. «Парамаунт»? «Уорнер Браз»? МКМК, сказал я. А ты где остановился? «Беверли» в Уилшире, ответил он. О, роскошно, сказал я, и Питер успокоился, снова обретя самоуверенность и самодовольство. Им до того легко управлять, Питером, полагаю, потому я так его и люблю. С ходом лет в нем развилось поистине грандиозное, величавое эго, поразительное самомнение, вполне отвечающее всему, с чем можно столкнуться в этом городе. Когда я вспоминаю, каким нервным пареньком он был в школе...