Нутро любого человека
Шрифт:
Это подглядывание привело к разработке концепции, названной мной «Везение соглядатая». Я могу сидеть, наставив бинокль на два ее окна, и тут вдруг начинает звонить телефон, а она как раз сбрасывает ночную сорочку. А ко времени, когда я, завершив разговор, снова хватаюсь за бинокль, она уже в лифчике. Такие упущенные возможности одно время страшно злили меня, однако теперь я нахожу утешение в моей концепции. «Везение соглядатая» говорит, что удача так или этак, а улыбнется мне.
Скажем, в прошлую пятницу появился ранний клиент, и я подумал, что сегодня мне понаблюдать за представлением не удастся. Однако я все же заскочил на секунду к себе в кабинет – и пожалуйста, вот она, стоит в окне, голая, перед стенным шкафом и размышляет, что бы такое надеть. Ныне я вполне примирился с ролью, которую играет во всем этом случай.
Она не красавица, эта девушка: чуть полновата, жесткие, вьющиеся штопором волосы, выступающий подбородок и слабый рот. Я однажды столкнулся с ней в деликатесной на Мэдисон-авеню, и чуть не сказал: «Привет». Странно было стоять за ней в очереди к кассе, зная ее, как знаю я, каждый день наблюдающий, как она выбирает в гардеробе одежду. Мне хотелось сказать: «Я предпочитаю красные лифчики». Я заметил, что она купила сигареты с ментолом. Я знаю, когда она уезжает отдыхать, когда возвращается. На какой-то странный манер, она – «моя девушка». Отношения у нас целиком и полностью односторонние, однако так я ее про себя и называю, когда берусь за бинокль: «Интересно, увижу ли я нынче мою девушку?». Ни имени ее, ни чего-либо другого, к ней относящегося, я знать не хочу.
[Июнь]
Рассказал о девушке моему психиатру, доктору Джону Фрэнсису Берну. «Она возбуждает вас? – спросил он обычным своим ровным тоном. – Вы потом мастурбируете?». Я сказал нет, что было правдой, и попытался объяснить характер возбуждения, которого я достигаю моим случайным оппортунистическим соглядатайством. В конце концов, сказал я Берну, я же не шастаю по улицам, шпионя за женщинами. Я сижу у себя в кабинете, девушка напротив раздергивает шторы и голая разгуливает по своей комнате. Да, но бинокль вы все-таки купили, сказал Берн. Из любознательности, пояснил я, мне интересны подробности. Что меня привлекает в данном ритуале, так это беспристрастность и интимность, которые порождают во мне скорее трепет предвкушения, нежели что-то более явственно сексуальное – это как с Дега или Боннаром, постарался объяснить я: знаете, «Женщина, сушащая волосы» или «Марта в ванне». Берн обдумал сказанное мною: «Да, – произнес он. – Я понимаю, о чем вы».
Доктора Берна порекомендовал мне еще Адам Аутридж, однако обратился я к нему лишь в этом году, недавно, – по причине скорее скуки, чем невроза. Между мной и Аланной не все было ладно, и я ощутил вдруг потребность с кем-то поговорить.
Берну за шестьдесят, это сардонический, уставший от жизни человек. Острый ум, хорошо информирован. Он высок и с достоинством носит свой избыточный вес. Я спросил у него, знает ли он, что его имя совпадает с именем человека, ставшего прообразом «Крэнли» в романах Джойса – Дж. Ф. Берна. Мне это известно, ответил Берн, и что с того? Совпадение не столь уж и замечательное. Это верно, ответил я, но лишь до определенной степени – мой лондонский портной, к примеру, тоже носит фамилию Берн. Однако еще и два одинаковых имени – вот это действительно совпадение. На Берна сказанное впечатления не произвело: возьмите себя, сказал он, у вас редкая фамилия, однако такую же носил человек, сопровождавший Босуэлла в его Большом путешествии. Это внушает вам мысль, что вы отличаетесь от других? Что вы чем-то лучше их? Однако есть еще один поворот, ответил я, – я знаком с Джойсом, читал его книги, читал воспоминания Дж. Ф. Берна о нем, а теперь вы становитесь моим психиатром. Вы не думаете, что тут уже некоторый перебор по части удачных совпадений? Я не думаю, что углубляясь в эту тему, мы чего-либо достигнем, сказал Берн. Расскажите мне лучше о девушке: фигура у нее аппетитная?
Еще при первом знакомстве с Берном я спросил о его профессиональных предпочтениях: к какой школе он принадлежит – фрейдистской, юнговской, рейхианской, еще к какой-то? Ни то, ни другое, ни третье, ответил он, в основном я придерживаюсь старомодной традиции «СиД». «СиД»? Секс и деньги. Он пояснил: по его опыту, если вы не страдаете клиническим заболеванием – вроде шизофрении или маниакально-депрессивного психоза, – то в 99 процентах случаев невроз порождается
[Октябрь]
Мы с Джанет ни с того, ни с сего возобновили наш роман. Зачем, хотелось бы знать? Возможно, дело в том, что я немного скучаю по Глории, по нашему с ней веселью. Я на днях подвозил Джанет из Уиндроуза (мы ездили повидаться с Тейтом), она пригласила меня выпить, а там одно за другое... Так или иначе, наше соучастие в преступлении мы отпраздновали. Деньги, потраченные нами на коллекцию Альберти, мы намереваемся утроить. Как все просто.
Встречался в «Плаза» с Чарли Земчи [клиент]. День стоял теплый, и вонь от конской мочи и навоза пони, которые возят двуколки по Центральному парку, казалась плотной, как войлок. Из-за этих ароматов я сюда летом никогда не заглядываю, а тут решил, что уж в октябре-то буду в безопасности. Любопытный урок истории: если дюжина лошадок способна создавать такую вонищу, представляете, какой едкий смрад должен был стоять в городе девятнадцатого столетия? Я уж не говорю о тысячах тонн лошадиного навоза, каждодневно вываливаемых на улицы. Огибая парк, я чувствовал, что съеденное недавно поступает к самому моему горлу – как бы я выжил в Лондоне Диккенса?
Чарли, как и всегда, очаровательно мрачен: он ненавидит Нью-Йорк, ненавидит свой новый дом. «Хватит с меня подрядчиков, архитекторов. Это не жизнь. Жить надо в отеле, – я выставляю все мои дома на продажу. Ты живешь в отеле и это уже не твоя проблема, а чья-то еще». Теория Чарли состоит в том, что, сведя к минимуму суету и склоки, начинаешь сильнее ценить жизнь. Я спросил, как он может покидать Нью-Йорк ради Майами? «Плохой день там лучше, чем хороший здесь». Тем не менее, мой маленький Боннар его интересует. Он умещается в плоский чемоданчик, сказал я, будете возить его с собой из отеля в отель.
1958 [Май]
Уик-энд в доме Гинзбург в Саутхэмптоне. Там был Тодд Хьюбер со своей сестрой Мартой, тоже художницей – рыженькой, со странно наклонными глазами. Пишет резкие, полосатые абстракции на манер Барнетта Ньюмена. Тодду страсть как хочется, чтобы «Липинг и сын» занялась ею. «Морис очень заинтересовался», – подстрекательски сообщил он.
Гейл проводит все вечера, пока не приходит время ложиться, «отыскивая Спутник». Я, основательно насосавшись, присоединился к ней на лужайке, ночь была прекрасная: стоял, вглядываясь с Гейл в звезды, выискивая движущуюся точку света. В голове было пусто, она вдруг закружилась, и я потерял равновесие. Гейл помогла мне подняться. «Почему ты упал, глупый папа? – спросила она и добавила: – Глупый Логан». Я порадовался тому, что она не может видеть слезы на моих глазах.
[Июль]
Мистик-Хаус. Нынче утром, наблюдая, как Аланна, голая, бреет подмышки, ощутил легкий трепет похоти, совсем как в старые дни. Выскользнул из постели, вошел в ванную и уткнулся все твердеющим концом в ее ягодицы. «Милый, у меня месячные», – сказала она. Но я знал, что никаких месячных у нее нет.
[Июль]
В 10 утра тяну джин прямо из горлышка, желая добиться гудения в голове, приятного возбуждения. Туман выгорел, оставив день в ленивой дымке, вода в Проливе странно непрозрачна, точно молоко. Мне скучно, потому я так рано и приналег на бутылку: Аланна на три дня уехала в город. Ширли тоже – чтобы помочь ей с девочками и двумя их подружками. Четыре девочки в доме – они либо ссорятся, либо все вместе хихикают – иные формы поведения им, похоже, недоступны.
[Август]
Глядя в зеркало для бритья на мое лицо, я замечаю, как грубеет его текстура: узелковые утолщения, пигментные пятна, прорвавшиеся капилляры, морщины, отвисающая кожа, все мелкие, накапливающиеся ущербы старения. Волосы, похоже, отступают со лба назад – их острый мысок на лбу стал очень заметным. Попробовал причесываться так и этак, однако результаты мне не понравились. Господи-боже, мне пятьдесят два года, чего уж притворяться.
[Август]