Нутро любого человека
Шрифт:
И все же, эти утра в галерее – время до появления клиентов и Мориса – доставляют мне наслаждение. Мы расположены на втором этаже, и я стою у окна, глядя вниз, на Мэдисон, наблюдая за прохожими и машинами. Хельма приносит мне чашку кофе, я выкуриваю первую за день сигарету. В такие мгновения я думаю, что мне все это снится – никак не могу поверить, что живу и работаю здесь, что в жизни моей возникла такая возможность.
Сегодня вечером к Аланне. Целый уик-энд вместе, поскольку дети уедут к ее бывшему мужу. Собираемся поискать для меня квартиру на Гринич-Виллидж. Я думаю, мне следует быть поближе к месту, где разворачиваются основные события.
Воскресенье, 23 сентября
Отыскали на Корнелиа-стрит, невдалеке от Бликер, маленькую квартирку. Цокольный этаж кирпичного, стоящего в плотном ряду других таких же, дома (и что меня так тянет в цокольные этажи? Почему я люблю полуподземную жизнь?), – не меблированная: спальня, гостиная, кухонька и душевая.
Приятно было получить на этот уик-энд всю квартиру Аланны в собственное наше распоряжение. Я нахожу Аланну очень сексуальной: есть что-то остро обольстительное в ее изумительных зубах и совершенных, ухоженных светлых волосах. При этом волосы на лобке у нее блестящие, темно-карие – глядя на нее, входящую голой в спальню с графинчиком «мартини» и двумя бокалами, я задумываюсь, не этот ли драматичный контраст и возбуждает меня так сильно. Сексом мы, пока что, занимаемся очень правоверным – презерватив, «позиция миссионера», – однако что-то в ней вызывает во мне желание разгуляться вовсю. Она высока, широка в кости, у нее острый ум законницы. Чрезвычайно озабочена детьми и тем, как они познакомятся со мной (хотя зачем мне с ними знакомиться?). О прежнем муже отзывается уничижительно («слабый, жалкий человек») – он, оказывается, тоже юрист. Аланне тридцать пять. У нее большая квартира на Риверсайд-драйв с живущей тут же служанкой. При зарплате Аланны да еще и алиментах, она очень хорошо обеспечена. А я просто радуюсь, что после парижского кошмара снова начал функционировать сексуально. И благодарен США за эту славную, уверенную в себе женщину. Приезд в эту страну – лучшее, что я когда-либо сделал.
Аутридж назвал меня циклотимиком – человеком, страдающим маниакально-депрессивным психозом, но только слабо выраженным – по каковой причине он, если верить его словам, и не стал подвергать меня лечению электрошоком. Он дал мне имя и адрес нью-йоркского психиатра – на случай, если я ощущу потребность в консультациях. Однако я думаю, что диагноз его неверен: никаким маниакально-депрессивным психозом я не страдаю, ни слабо, ни сильно выраженным. Я думаю, в Париже меня настиг отсроченный, понемногу набиравший силу нервный срыв, начало которому было положено, когда я возвратился из Швейцарии и узнал, что Фрейя и Стелла мертвы. Спустя почти три года, он, наконец, сдетонировал – благодаря Одиль или, вернее, благодаря моей неудаче с Одиль. (Что, кстати сказать, сталось с Одиль? Я думал, она поедет в Нью-Йорк. Надо будет спросить у Бена), а теперь я здесь, в Нью-Йорке, и это выглядит так, словно в жизни моей подняли шторы и все наполнилось светом. Солнце заливает дом.
Четверг, 11 октября
Прекрасный, свежий нью-йоркский денек. В резко очерченных тенях и ярком солнечном свете эти здания выглядят великолепно – они такие вызывающе неевропейские. Нам не нужны ваши кафедральные соборы и крепости, обнесенные рвами замки и георгианские террасы, словно бы говорят они, – у нас есть нечто совершенно другое, мы говорим на другом языке, у нас свое представление о красоте. Хочешь – бери, не хочешь – не бери. Сравнения бессмысленны и излишни.
Морис явился сегодня в три часа дня, притащив четыре никудышных холста (мазки и пятна первичных цветов) какого-то шарлатана по имени Хьюз Делахей – по 500 долларов каждый. За такие деньги я мог бы купить Поллока, – если бы захотел. Я запротестовал, мягко – капитал наш быстро убывает, а я еще не купил ни единой вещи, – указал, что мы не сумеем сбыть Делахея и за два месяца. Логан, покровительственно ответил он, вы слишком старомодны, как папа, в этом городе надо поворачиваться, иначе ничего не добьешься. Мне удалось сдержаться. Иронический комментарий к недавним моим напыщенным словесам. Пожалуй, стоит дать Бену знать о происходящем.
Сегодня иду на Джейн-стрит, в кооперативную галерею Джанет Фелзер. От Мориса я это приглашение утаил. А завтра переезжаю на Корнелиа-стрит.
Пятница, 12 октября
Увидел первую в Нью-Йорке картину, которую мне захотелось купить – некоего Тодда Хьюбера. Джанет подержит ее для меня. Каким-то образом – оба надрызгались, да Джанет еще и скормила мне некую таблетку, – мы очутились в одной постели на 47-й улице. Проснулся с таким чувством, точно я в аду, и услышал какое-то шевеление в ванной комнате. Потом оттуда появилась голая Джанет, скользнула в постель. Голова моя раскалывалась от похмелья. Она прижалась ко мне и только тут я понял, что случилось. Она маленькая, костлявенькая, с совершенно плоской грудью – не mon truc[165], собственно говоря – но есть в ней нечто озорное, шаловливое и порочное, и это возбуждает. Я подошел к холодильнику, достал бутылку пива. Эй, сказала она, и мне тоже пива дай, я чувствую себя совсем дерьмово. Мы с полчаса просидели в постели, попивая пиво и болтая. Ни она, ни я дать свидетельские показания о происшедшем прошлой ночью готовы не были, однако, так или иначе, пиво сработало и мы занялись любовью. Звуки движения по 47-й улице. Наши пивные, с отрыжечкой поцелуи. Забавное
Вторник, 23 октября
Корнелия-стрит. Уоллас телеграфировал, что нашел в США издателя для «Виллы» – «Бакнелл, Данн и Вейсс». Настаивает, чтобы я сам позвонил мистеру Вейссу, никак не меньше, тот страшно обрадовался, узнав, что его автор в настоящее время проживает в Нью-Йорке. Аванс всего в 250 долларов, однако нищим выбирать не приходится.
Купил Хьюбера за 100 долларов, а затем снова купил, уже для себя, за 300 (наша обычная наценка в 200 процентов – по крайности, «Липинг и сын» получили, наконец-то, прибыль от продажи произведения современного искусства). «Земной ландшафт № 3», так это называется. Продолговатая картина – густые полосы коричневой и черной краски, кое-где отскобленной и содранной, кое-где выровненной и покрытой подобием патины. В одном из угловых схождений мазков помещен грубый ромбоид грязновато-кремового цвета. Возможно, все дело в том, что он немец (его настоящее имя Табберт Хьюбер), но в картине Тодда ощущаются подлинные весомость и значительность. В ней присутствует композиция. Она полностью абстрактна, однако название ее подталкивает к своего рода метафорической интерпретации. По-настоящему впечатляют только Хьюбер и голландец по фамилии де Кунинг. Оба умеют рисовать. А это помогает.
Вторник, 13 ноября
Первый по-настоящему холодный день. Снег налетает зарядами, обметая наледи. Холод обжигает, – пока я шел к подземке, у меня онемели щеки. Морис вчера вообще не появился, а когда я позвонил ему, сообщил, что работает дома. Я сказал, спасибо что поставили меня в известность, а он ответил, что это его галерея и он может сам решать, где ему удобнее работать, вам тоже большое спасибо. Полагаю, Бену пора вмешаться, положение складывается решительно неприятное. Я не могу уволить Мориса или устроить ему выволочку, – хотя, по-моему, совершенно ясно дал понять, что о нем думаю. С переездом в Нью-Йорк Морис изменился – быть может, просто потому, что избавился от присутствия отца – приемного отца. При наших встречах в Париже он производил очень приятное впечатление – немного ленивый и нерадивый, конечно, однако ничего похожего на него теперешнего. Со мной он холоден, надменен и самодоволен. И при том совсем не работает. Бог весть, чем он занимается – скорее всего, тем же, что и каждый из нас: пьянством, сексом, наркотиками, – но я, по крайней мере, каждое утро, с понедельника по пятницу, являюсь в галерею. Человека неосмотрительного подстерегает в этом городе некая опасная порча; нужно все время оставаться настороже.
Завтрак с Тедом Вейссом. Он хочет издать «Виллу» еще до конца года. Они закупили в Англии чистые листы, так что осталось лишь переплести книгу и сделать новую обложку. Вейсс щуплый, практичный, очкастый интеллектуал – очень сухой. «Мы собираемся подать ее как «экзистенциальный» роман, – сказал он. – Что вы об этом думаете?». «А оно не будет отдавать вчерашним днем?» – спросил я. «Нет. Тут это самая свежая новость», – ответил он.
Понедельник, 3 декабря
Прошлой ночью опять спал с Джанет. Этот уик-энд мне пришлось провести в одиночестве – к Аланне приехала сестра с детьми. И я пошел на вечеринку в «де Нэйджи», а там оказалась Джанет (и прочая обычная публика). В конце вечера, когда люди уже начали расходиться, Джанет сказала: «Можно я пойду к тебе?». И я ответил, да, пожалуйста. Почему ты так рискуешь, Маунтстюарт? Да нет тут никакого риска. Аланна – моя подруга, точно так же, как и Джанет: клятву верности я ни одной из них не приносил. И все же, посмотри на себя, ты же оправдываешься. Все это пустозвонство – ты чувствуешь себя виноватым в том, что спишь с Джанет. Мне 45 лет, я одинокий мужчина – и вовсе не обязан скрывать от кого бы то ни было мою любовную или половую жизнь. Так почему бы тебе не рассказать обо всем Аланне, заодно и выяснишь, насколько у нее широкие взгляды? Нет-нет, это не кризис.
Пятница, 14 декабря
Устроил в галерее небольшой прием, чтобы отпраздновать выход моей книги. «БДиВ» пригласило на него нескольких писателей и критиков. Я зазвал Гринберга и Фрэнка О’Хара[166] плюс кое-кого из литературных знакомых – в противовес миру искусства. Глядя на мои книги, стопками сложенные на центральном столе, я испытывал странную гордость. У здешней «Виллы» очень простая обложка: набранные рубленной гарнитурой темно-синие строчные буквы на неровном овсяного цвета фоне – чем-то очень похоже на «Бахаус». Фрэнку понравилось заглавие. «“Вилла у озера”. Хорошо, – сказал он. – Очень просто, но звонко, тут есть резонанс. Так могла бы называться картина Клее». Вообще-то, я в этом не уверен, однако выдать такую ассоциацию – с его стороны мило. С Фрэнком был друг, тоже писатель, Герман Келлер, который выглядит, как тяжелоатлет (широкие плечи, толстая шея, короткая стрижка), хотя на деле он преподает литературу в Принстоне. Я решил, что Келлер – один из «голубых» друзей Фрэнка, но кто-то сказал мне, что это не так. По-видимому, Фрэнк любит обхаживать гетеросексуальных мужчин.