Нутро любого человека
Шрифт:
Что было для меня интересно, так это наблюдать за тем, как изменилось в результате выхода книги восприятие меня другими людьми. Из еще одного элегантно одетого англичанина, по-дилетантски подвизающегося в мире искусства, я обратился в издаваемого автора со стажем (на титульной странице перечислены другие мои сочинения). Келлер заинтересовался «Космополитами» и спросил, не взялся бы я рецензировать книги для одного небольшого журнала, с которым он связан – им нужен человек, читающий по-французски. Он сказал, что знаком с Оденом и спросил, не хочу ли и я познакомиться с ним. Я ответил, что с наслаждением – хотя, на деле, меня это оставило равнодушным. Отсюда, из Нью-Йорка, мой прежний литературный мир кажется таким далеким. Маленький, затхлый пруд, так выглядит он задним числом. И я, пожалуй, рад, что держусь от него на расстоянии.
Приходил Удо Фейербах – приятно было снова увидеться с ним. Он теперь дороден и сед, лицо в морщинах, с двойным подбородком. Редактирует журнал под названием «Международное искусство», я сказал ему, что это звучит как название
Аланна попросила меня провести Рождество в ее семье. Вдовый отец Аланны – отставной профессор какого-то женского университета в Коннектикуте, – у него большой дом на побережье. Когда я узнал, что там будет еще и ее сестра с мужем и детьми, то запросил пардона. Сказал, что должен побывать в Лондоне, навестить маму – так что, пожалуй, придется это сделать.
Тед Вейсс говорит, что в «Нью-Йорк таймс» и «Нью-Йоркере» скоро появятся хорошие рецензии на «Виллу». Как он может знать об этом заранее? – но все равно приятно.
1952 [Январь]
Спеллбрук, близ Покатука, штат Коннектикут. Приехал сюда 3-го – в понедельник вернусь в город. У отца Аланны, Титуса [Фитча], здесь, в Спеллбруке, большой обшитый вагонкой дом, отсюда до Покатука миль пять. Дом стоит посреди рощи лавров и кленов, от океана его отделяют минут двадцать ходьбы. Сегодня утром выглянуло солнце, и мы прогулялись по лугам до берега (на земле лежало дюйма на три снега). Нас здесь девятеро: я, Титус, Аланна, Арлен, Гейл, Катли Банди (старшая сестра Аланны), Далтон (муж Катлин) и их дети – Далтон-младший (лет семь-восемь) и Сара (едва начавшая ходить). Мы побродили по берегу, заглядывая в залитые водой скальные бухточки, накатывала хорошая волна, дети бегали вокруг. Дома нас ждал приготовленный хозяином обильный завтрак. Идиллическое утро, подпорченное только тем совершенно для меня очевидным (хотя больше ни для кого) обстоятельством, что Титусу Фитчу я не по душе. Невзлюбил он меня по причинам моего происхождения, не по личным. Я англичанин, он же – стопроцентный, не считающий нужным искать для этого оправдания англофоб высшей пробы. Будь я негром, а он Великим Визирем Ку-клукс-клана, враждебность его и то не была бы очерченной более ясно. Полагаю, Титуса пугает то обстоятельство, что его молодая дочь спуталась с англичанином. Впервые в жизни я ощущаю себя жертвой расовой ненависти, словно еврей в нацистской Германии. Меня он именует «нашим английским другом». «Возможно, наш английский друг предпочитает, чтобы мясо было хорошо прожарено». «Возможно, наш английский друг принял бы скорее чаю, чем кофе. Я правильно выразился? «Принять» чаю?». «Наш английский друг не привык сидеть за обеденным столом с маленькими детьми. Зеленого сукна дверь и все прочее». Недружелюбие его попросту осязаемо, однако остальные члены семьи только посмеиваются. Я пожаловался Аланне на это оскорбительное froideur[167], но она от меня отмахнулась. «Глупости. Просто папа такой человек. Профессиональный сварливый старик. Не будь так обидчив, Логан. Не принимай все на свой счет».
Во всяком случае, увидеть Аланну вне города было приятно: она здесь частично лишается своей заостренной жесткости, ухоженности и лоска. Волосы ее начинают виться, она почти не красится, ходит в джинсах и просторных свитерах. Самые суровые углы и плоскости ее красивого лица словно бы разглаживаются и смягчаются. Я нахожу эту наполовину сельскую Аланну не менее привлекательной, чем ее нью-йоркская версия.
Фитча раздражает успех «Виллы», пожавшей, как и предсказывал Тед Вейсс, урожай превосходных рецензий. Банди наговорили мне лестных слов. Едва появившись здесь, я вручил Фитчу экземпляр, и он, не удостоив книгу взглядом, положил ее на пристенный столик. Он – поджарый, с резкими чертами лица, только-только переваливший за семьдесят старик с густой копной непослушных белых волос. Курит с педантичной, приобретенной долгим навыком аффектацией, трубку, отдает предпочтение галстуку-бабочке, носит твидовые куртки с древними, цвета хаки, штанами. Иногда, если я быстро оборачиваюсь, то успеваю увидеть в глазах Фитча неприкрытую ненависть – прежде чем на лице его вновь застывает сварливая маска «я здесь хозяин».
Лондон оставил впечатление мрачное. Темно, холодно, грязно, люди неулыбчивы и подавлены. Он почему-то все еще похож на воюющий город. Я повидался с мамой (бесконечные жалобы), вывез ее на Рождество в «Савой», позавтракать. Дик пригласил меня на хогманей в Шотландию, но я решил, что разумнее будет дать моей печени передышку, и 1-го января улетел первым же рейсом назад.
Из Лондона я позвонил Бену насчет Мориса, и Бен сказал, что приедет, как только сможет. Питер был на Карибах – медовый месяц с Глорией Несс-Смит, ныне третьей миссис Скабиус. Когда я включал в моем бункере обе газовые горелки, в нем становилось достаточно тепло, и я чувствовал себя настолько по-домашнему, что лучшего и желать не приходиться. Агентство, которое в мое отсутствие присматривает за квартирой, похоже, знает свое дело.
После ленча час проболтал с Гейл Рул. Прелестная, непринужденная, открытая девчушка, очень любящая рассказывать анекдоты – что ей дается с трудом, потому что она сама хохочет над ними. Я был очарован, а потом понял в чем дело: Стелле,
Мне захотелось заняться любовью (на деле, захотелось просто подержаться за кого-то) и я спросил у Аланны, нельзя ли мне нынче ночью проскользнуть в ее комнату, однако Аланна решила, что это слишком рискованно. Поэтому мы поехал прокатиться и совокупились – торопливо и без особой приятности – на заднем сиденье машины, остановив ее на какой-то проселочной дороге. Я сказал, что впервые занимаюсь этим в машине. Добро пожаловать в Америку, ответила Аланна. Очевидно, это ключевой rite de passage[168]. Больше всего меня утешала на обратном пути картина: Фитч, принюхивается, точно ищейка, к воздуху и ноздри его наполняет запах английской спермы. Старый козел. Картина эта согревала меня на протяжении всего обеда.
Пятница, 7 марта
В студии Тодда Хьюбера на восточной 8-й улице. Купил за 75 долларов еще один «Земной ландшафт», поменьше. Почти сплошь темные, изгибающиеся коричневые линии, но прорезанные вверху сильной горизонтальной полоской лимонного цвета – смахивает на рассвет при мерзкой, бурной погоде. Разговор об Эмиле Нольде, де Стале и других художниках. Он крепкий, похожий на молодого крестьянина или портового грузчика парень с выступающей квадратной челюстью и светло-голубыми, близорукими с виду глазами.
Мы зашли выпить в «Кедровую Таверну» – не из любимых моих мест, там ослепительно яркий свет, – однако Тодд хотел отпраздновать продажу. В доску пьяный Поллок обозвал его «нацистом», но Тодд лишь рассмеялся и сказал, что время от времени ему приходиться выколачивать из Джексона дерьмо, просто чтобы держать того в рамочках, однако сегодня у него настроение великодушное. Там было много молодых женщин, пришедших поглазеть на львов: Хьюбера, Поллока, Клайна, этого мошенника Золло – каждый выставлял напоказ свою мускулистую мужественность: ни дать ни взять, петухи на навозной куче. Женщины – Элейн [де Кунинг], Грейс [Хартингтон], Сэлли [Штраусс] – налегали на выпивку наравне с мужчинами. Эта потная, нервная, сексуальная атмосфера, заставляла меня пожирать глазами женщин на манер какого-нибудь распутного сатрапа. Зашел О’Хара с Келлером. Может быть, они все-таки трахаются? Келлер сказал, что прочел «Виллу» дважды. «Сложная книга, но я ее одолел», – сказал он. Я позвонил Аланне, спросил, нельзя ли заскочить к ней, выпить на ночь рюмочку – она ответила, что у нее Лиланд, приехал повидаться с девочками, но завтра во время ленча она будет свободна. Позвонил Джанет – пусто. И я решил снять одну из девушек, однако они, едва узнав, что я не художник, утрачивали ко мне всякий интерес. Там была одна, смуглая, с тонкими запястьями и очень длинными волосами, она мне действительно нравилась, и я с пьяных глаз никак не желал смириться с ее отказами, пока она, наконец, не сказала: «Отвали, старикан». Старикан? Исусе, сорок шесть это еще не старость. Я-то чувствую, что даже и не начинал как следует жить – пока. Эта долбанная война отняла у меня шесть лет. Так что я отправился домой, принял еще немного и записал все это.
Четверг, 8 мая
Приятное воссоединение в «Уолдорфе»: я, Бен и Питер. Вся прежняя шатия. Питер приехал сюда проталкивать свой новый роман «Избиение невинных». Мы поговорили – куда деваться, старые школьные дружки – об Абби, о проведенном там времени. Не думаю, что Питер и я так уж сильно изменились физически – нас еще можно признать по нашим школьным фотографиям, – конечно, все мы раздались вширь, отрастили зады, но вот Бен отяжелел, у него округлый живот и пухлый двойной подбородок, стекающий на воротник, – выглядит он старше меня и Питера. Так я, во всяком случае, надеюсь: каждый из нас, вероятно, держится о двух других таких же мыслей. За кофе к нам присоединилась Глория. Вид у нее... богатый. Сексуально богатый. Странный, сверхизысканный выговор: тот мюжчина в шляяпе. Как у английских кинозвезд, закончивших школу женского обаяния или бравших уроки дикции. Она спросила: «Я не испорчу вам вечеринку, мальчики, нет?». Я обрадовался, увидев ее. Она из тех людей, что, входя в комнату, мгновенно делают ее более интересным местом. Да и хорошо, что она появилась – как ни люблю я Питера, в его голосе проступают нотки все возрастающего самодовольства. Он похвастался Бену что купил за 3 000 долларов Бернара Бюффе. Бен, как всегда дипломатичный, поздравил его с умным вложением средств. Бен немного озабочен: он обещал мне за уик-энд разрешить ситуацию с Морисом.
К концу вечера Глория наставила на меня свой скептический, слегка насмешливый взгляд и спросила: «Так что вы поделываете, Логан?». Я сказал, что у меня только что вышла книга. «Превосходная вещь, – встрял Питер, – серьезно. Лучшее, что ты сделал». Не читал, конечно, но жаловаться грех, я и сам не читал ни одной его книги с тех пор, как он забросил свои довольно приличные небольшие триллеры ради Новейшей Напыщенности. «Пришлете мне экземпляр?» – спросила Глория. «У нас же дома есть один, дорогая»,– сказал Питер. «Тот надписан тебе, – ответила она. – А хочу, чтобы Логан надписал книгу мне, отдельно». Я предпочел бы, чтобы она купила книгу, сказал я, – мне нужны проценты с продаж – любые, какие я только смогу получить. Тем не менее, уходя, Глория напомнила мне: «Так не забудьте о книге». Я подумал, не попалась ли, наконец, Питеру женщина ему под стать.