Няня для сурового папы
Шрифт:
Но переживает. Точно знаю, что Кирилл переживает ничуть не меньше, чем я. Об этом говорит как минимум его постоянно нервное расхаживание из угла в угол по дому и вечно сжатые скулы.
Не знаю, на кого он злится больше, на Бурого, за то, что тот оказался мудаком, или на меня, за то, что я дура и его не послушала. Но я очень благодарна ему за то, что он щадит мою психику и не добивает этими разговорами.
Да и какой смысл всё это обсуждать? Время вспять не повернёшь. К тому же и так понятно,
— Ты не можешь сидеть тут бесконечно! Сколько это будет продолжаться? Ты вообще из комнаты не выходишь!
— В смысле, не выхожу? — зажимаю кисточку зубами и начинаю пальцем подправлять наложенную краску. — Я выхожу в туалет. В универ катаюсь.
— И всё, Маша! По-твоему, этого достаточно? Весь оставшийся день ты торчишь у себя! У меня уже дети скоро забудут, как ты выглядишь!
«И не только твои дети скоро забудут, как я выгляжу», — мрачно думаю про себя, продолжая размазывать краску по холсту.
— Сходи хотя бы с подружками встреться. Макс Новиков, кстати, заходил. Спрашивал о тебе. Может позвонишь ему? Сходили бы погулять…
— Не хочу.
— Почему? Он же тебе нравился.
— Как нравился, так и разонравился. Я девушка молодая и ветренная. Сегодня мне кто-то нравится, а завтра я о нём уже и думать забыла.
Посмотрев на Лизу, отвожу взгляд и поджимаю губы.
Жаль, что этот кобель бородатый так просто из мозга не выветривается…
— Лиз, я выйду, когда проголодаюсь, — отвечаю, сделав вид, что сосредоточена на рисунке. — Не переживай за меня. От голода и обезвоживания не умру.
Очередной тяжёлый вздох и удаляющиеся шаги сигнализируют о том, что Лиза, наконец, сдалась и ушла. Хотя, судя по грохоту, кто-то из детей просто что-то уронил в гостиной, и она пошла разбираться. Но я всё равно облегченно выдыхаю. Знаю, что она переживает за меня. Но я не готова говорить на эту тему. И не уверена, что буду когда-нибудь готова.
Телефон, лежащий рядом с палитрой, вдруг пиликает, и я, как ненормальная хватаю его, и буквально ненавижу себя за этот порыв эмоций. За слепое, глупое ожидание того, чего никогда не случится.
На экране сообщение от группового университетского чата. Какое-то мероприятие будет на следующей неделе.
Я безразлично просматриваю информацию, и коротким движением пальца закрываю чат. Вообще плевать, что там будет и что для этого надо делать.
Ничего мне сейчас не интересно.
Смотрю на список чатов и недовольно поджимаю губы.
Последнее сообщение от Женатик пришло неделю назад.
И больше ни сообщений, ни звонков не было.
Как же бесит, что я почему-то их жду. Как какая-то идиотка!
Я даже не знаю, чего конкретно жду. Объяснений? Извинений? Признаний в любви?
Слабовольная бесхребетная тряпка, Стрельникова, вот ты кто! Да ещё и дура наивная к тому же.
Навиталась в розовых облаках? Домечталась?
Да эта паскуда бородатая мне даже в симпатиях ни разу не признавался! Не говоря уже о чём-то более серьёзном или каких-то там обещаниях.
Психанув, отпихиваю от себя телефон и случайно задеваю стаканчик с водой. Он подскакивает и брызги попадают на холст.
Просто блеск!
Перевожу взгляд на портрет, над которым работаю уже несколько дней, и понимаю, что снова нарисовала ЕГО.
Этого бородатого гада!
С чего бы я не начинала рисунок, он всё равно каким-то магическим образом превращается в лицо этого несчастно женатика-бородача.
И сколько это будет продолжаться?!
Беру специальную губку и начинаю аккуратно промакивать брызги. Затем кисточкой подправляю линии.
И красивый же какой. Красками ещё лучше, чем карандашом получается.
Проклятый бурый медведь!
За спиной снова раздаётся стук, и по характерному поскрипыванию я понимаю, что дверь в комнату открывается.
Наверняка Лиза пожаловалась Кириллу, что я опять отказываюсь выходить из спальни и есть. Еле сдерживаюсь, чтобы не стиснуть от раздражения зубы, хоть и понимаю, что, наверное, не имею права злиться на них.
— Я не хочу есть, пить, писать и что там ещё, — говорю, не поворачиваясь к двери и не отрывая взгляда от мольберта. — Выйду тогда, когда захочу. Я сейчас занята.
Тяжёлые шаги за спиной становятся ближе, пока я не ощущаю на коже характерное тепло человеческого тела, будто кто-то стоит в предельной от меня близости.
Не сразу улавливаю хвойный запах, а потом…
— Ты не могла меня покрасивее нарисовать? Плохо стараешься, Марья Алексевна. И что это за тёмные пятна у меня возле носа?
Я вскакиваю со стула, который от резкого движения с грохотом падает на пол. Кисточка, зажатая во рту, тоже выпадает, а также карандаш, палитра, мобильник и вода из под красок, которая тут же грязными брызгами оседает у меня на одежде. Потому что, поворачиваясь к Мише, я задеваю задницей мольберт.
— Вот чёрт! Чёрт! — начинаю потирать ушибленное место ладонью и прыгать на одной ноге. — Как же больно!
— Мда, — качает головой Бурый. — Уже столько времени прошло, а твоя задница как была бедовой, так и осталась.
— По-твоему, это смешно?! Что ты вообще тут делаешь?! — шиплю, пытаясь стряхнуть с футболки воду.
И изо всех сил, насколько это только возможно, стараюсь скрыть тот факт, что у меня сердце чуть на смерть об рёбра на расшибается. Я даже несколько раз закрываю-открываю глаза, чтобы убедиться, не иллюзия ли передо мной?