Няня на месяц, или я - студентка меда!
Шрифт:
Не сегодня.
И, наверное, не завтра.
Потом — мое любимое слово, а Скарлетт О’Хара — мой пожизненный кумир. Мне проще улыбнуться, рассмеяться тихо первый раз за последние дни, когда Ян гордо притаскивает и вручает мне охапку желтого донника.
— Melilotus officinalis, — Эль, сунув травину в рот, изрекает с умным видом знания годичной давности. — Даха, у твоего Лаврова появился серьезный конкурент. Приглядись.
Приглядываюсь, и венок из душицы, донника и зверобоя плести учу, догоняю и, подхватывая, кружу до восторженного
Снимать их монстры отказываются наотрез, и один подсолнух с чьего-то поля общими усилиями все же прут.
— Шельма растет, Даха, — Эль тянет с неприкрытым восхищением, когда с поверженным подсолнухом осчастливленные суслики выбираются на дорогу, — но грамотно скрутили, талантливая молодежь. Я вот все больше кукурузу тырил…
Заканчивает он мечтательно-ностальгирующе, и мне остается только молча радоваться, что по другую сторону дороги от теплого ветра покачивается ярко-синее море люцерны. Ее прореживать сусликам неинтересно, их больше волнует тетя Инга, о которой еще вчера им рассказывал дядя Владя и сам дядя Владя, коего монстры очень-очень хотят снова увидеть.
— Он обещал нам рассказать страшилку, — восторгом Яна фонтанирует и наши сцепленные руки начинает раскачивать еще активней.
Подпрыгивать.
Слово хочет достать макушкой лазоревое небо с брызгами кипенно-белых пуховых облаков, что набегают на палящее солнце. Оно перевалилось через зенит, но до прохлады вечера еще далеко.
— Про четырех черных чертят? — я вопрошаю заинтересовано и, глядя на их слаженные кивки, закусываю губу, чтобы не рассмеяться.
За десять с лишним лет ничего не изменилось, своему репертуару па остался верен. Ибо других историй он и не знал, как сдала его однажды повзрослевшим детям, что самую интересную страшилку знали наизусть, мама.
Мама, припахав Ветку, за два дня разобрала в квартире даже антресоли, отыскав мой потерянный при переезде зонт с ушами котэ и свой набор хрустальных стопок, кой мы с Димкой безрезультатно искали полгода и клялись, что не кокнули его втихаря.
И извинений я потребовала бы официальных и помпезных.
Проникновенных.
Потребовала… бы на пару с Димычем, одной же… неинтересно.
Бесцветно, и я только кивнула головой, сказала: «Хорошо» и поздним вечером, скрывшись от всего мира за плотной шторой на подоконнике, записала очередное голосовое Димке.
На его же телефон.
Черный смартфон в реанимацию мне надо отнести самой, положить лично, дойти, увидеть, прикоснуться, убедиться, но… у меня нет ахматовского, любимого Димкой, мужества, не пробивает оно на моих часах.
Я остаюсь все тем же детским садом…
— Да-а-аш, — нетерпеливый голос Яна вырывает из горечи, фокусирует взгляд на идущем спиной вперед суслике, — так дядя Владя будет?
— Будет, — я подтверждаю медленно, собираю скачущие, как Яна за бабочкой, мысли, — приедет вечером.
После работы.
До работы же он, не слушая возражений, отвез на дачу маму с Ветой наводить порядок и мариновать мясо.
Сегодня годовщина их свадьбы, одиннадцатая.
Фальшивый предлог, о ком все забыли и не вспомнили бы, не будь у па тысячи и одной напоминалки всех домашних дат, которую он завел из принципа, вредности и маме в доказательство, что помнить день рождения собственного сына он в состоянии.
Мне па позвонил уже по дороге в город, объявил решительно, что семейный сбор и чтоб я прекращала тоже хандрить и на дачу ехала.
С сусликами.
— Дети теперь тоже наши, — мои растерянные возражения он отрубил решительно и просто, — и Кириллу скажи, чтобы заехал по дороге и купил уголь. Как помню, он закончился…
У па всегда все было просто.
Даже то, что невероятно сложно.
— Сколько лет сегодня праздновать будем?
Эль интересуется уже у оплетенной девичьим виноградом запасной калитки, толкает ее первым и удивленно присвистывает, лицезря петляющую среди сосен дорожку из отдельных камней, что проступают над травой.
Деревянный двухэтажный дом за поворотом, и видны только острый край темного дерева и витые перила террасы, что тянется вкруговую.
— Охренеть, чувствую себя Алисой в Стране чудес, — он бормочет ошарашенно.
И, пряча улыбку, я поясняю:
— Мама мечтала о домике на отшибе мира.
А па просто любит исполнять ее мечты.
Правда, домик, перестроенный из обыкновенного дачного дома, вышел… домищем. Архитектор, знающий, как одобрительно сказал па, свое дело, мыслил масштабно и за спасение ребенка был слишком благодарен.
— В итоге получилось почти настоящее альпийское шале, — я рассказываю с гордостью и с сохранившимся неверием, что этот дом и участок в самом деле наш, — и настоящий край света. У нас последний участок, дальше начинается сосновый бор, хотя нет, он начинается уже у нас.
Я касаюсь теплой коры, задираю голову и рассеянным лучам солнца улыбаюсь. Па был прав, на свежем воздухе и в тишине дышать становится легче, не так болит сердце.
Природа лечит.
И не только меня.
Появившаяся с одной из дорожек Ветка замирает, смеется неожиданно, замирая на миг и округляя глаза, и рапортует, что наткнулась на семью ежей.
— Я никогда не видела ежей, Дарийка! Они совершенно не едят яблоки, как в книжках, — она встряхивает головой, и из-под ярко-красной косынки выбиваются кудрявым снопом овсяные волосы.
Проступает румянец на коже, ставшей за эти дни землистой, загораются уже подзабытым огнем глаза, и первый раз за эти дни Ветка кажется живой.
В тот вечер она была в Карловых Варах, приехала к пани Власте без предупреждений, снегом на голову, позвонила моим родителям и всех утащила в ресторан.
Просто так.