Няня поневоле
Шрифт:
— Денек-то какой! — весело замечает Юра. И улыбается во все тридцать два. — И ты такая красивая сегодня. Глаз не оторвать.
«Конечно, красивая, — хмыкаю мысленно. — Ночь почти не спала. Все думала, как лучше спрятаться от Федора Ильича. Куда еще удрать, чтобы не нашел…»
Поправляю капюшончик Марку. Легко дотрагиваюсь губами до маленького носика.
Не замерз ли?
Эта мембранная одежда не вызывает у меня доверия. Умом понимаю, что современные технологии шагнули далеко вперед. И теперь вместо синтепона отлично согревает тонкая мембрана.
— У тебя вообще выходные бывают? — спрашивает Юрка участливо.
— С какой целью интересуешься? — усмехаюсь, чуть приподняв бровь. Все-таки уроки Шмелева не прошли даром.
— Хочу тебя пригласить куда-нибудь в кафе. Шампусика накатим, по набережной пройдемся. Потрындим…
— Лучше пройдись по периметру, Юра, — рыкает сзади Назарет. — И отвали от Линары. Понял? А то я как накачу… Ну, сам знаешь.
— Так я это… — замирает Юра, будто его поймали на месте преступления. — У меня серьезные намерения.
— Как раньше говорили… Без отрыва от производства? — хмыкает Назарет и, утратив интерес к раздосадованному охраннику, обращается ко мне. — Зайдите ко мне в кабинет, Линара.
— Моя сестра не употребляет наркотики, — шепчу я, стараясь справиться со слезами.
— Да знаю я, — досадливо отмахивается Назаров. — Наверняка ей вкололи…
— Кто? — шепчу я, ничего не понимая. — Этот Джон, что вам звонил?
— Нет, — мотает башкой Назарет. — Джон — это мой адвокат в Барселоне. У него какое-то мудреное имя. Я не в силах его выговорить. Поэтому зову Джоном. Ладно, я разберусь, — сипло замечает он и добавляет успокаивающе. — Идите к себе, Линара. Можете взять выходной на сегодня. Могу попросить кого-нибудь из ребят свозить вас в церковь. Если веруете, конечно.
— Спасибо, — благодарю чуть слышно. — Но я останусь с Марком. Он расстроится, если я уеду. Да и мне лучше отвлечься. Иначе изведусь вся.
— Маленький храбрый воробей, — кивает Назарет. — Кстати, в айфоне стоит симка. Если сочтете нужным, оповестите родителей.
— Наверное, пока рано. Пусть ситуация стабилизируется, — нерешительно заявляю я, боясь даже заикнуться матери о Жанне. Как такое сказать? Как?
— Разумно, — мигом соглашается Назарет и, подхватив комбинезончик и шапку сына, выходит следом за мной. Мрачно наблюдает, как я дрожащими руками опускаю Марка в колыбельку. Лучше бы ушел, честное слово! И так сейчас тяжело! А находиться под пристальным взглядом работодателя — вдвойне!
— Все обойдется, Линара, — сипло заверяет он. — Держитесь, пожалуйста!
И не успеваю я даже кивнуть, как Сергей делает шаг ко мне. Целует меня в лоб и дергает за выбившуюся прядь.
— Не дрейфь, котенок, — бросает скупо и, поймав мой обескураженный взгляд, подмигивает. — Прорвемся!
Он быстро выходит из кабинета. А я, покрывшись предательским румянцем, стараюсь понять, что это было. Потираю лоб, где огнем горит поцелуй Назарета. И отогнав тревожные мысли о сестре и шальные — о ее сожителе, сосредотачиваюсь на Марке.
— Ну и родители тебе достались, мой хороший, — шепчу чуть
Марк смотрит на меня внимательно, и мне кажется, что он все понимает.
— Солнышко мое, — воркую, меняя подгузник, и строго настрого слежу за собственными мыслями. Главное, не сбиться и не разреветься.
Жанна, сестричка! Что же ты учудила?
Весь день жду Назарова. Но он не приходит. Даже купать ребенка мне помогает Элла. Разбираю постель на небольшом диванчике и прислушиваюсь. Где-то в глубине дома играет музыка. Кажется, «Буря» Бетховена. Наверняка кто-то не выключил телевизор! Так и Марка разбудить недолго.
Прямо в пижаме выбегаю в коридор и несусь на звук. Спускаюсь по лестнице на первый этаж, ведомая Бетховеном. Кто-то блестяще играет на рояле. Где-то рядом. Приоткрываю высокую белую дверь. Раньше мне в этой комнате бывать не доводилось. И застываю на месте. За темным кабинетным роялем сидит сам Назарет. Безотчетно пялюсь на мускулистую спину в белой рубашке и крепкую шею. Любуюсь точеными пальцами, легко и непринужденно бегающими по клавишам. Замечаю пузатую бутылку Курвуазье, так любимого Наполеоном Бонапартом. И от неожиданности вздрагиваю, когда музыка внезапно обрывается.
Назарет тянется к бутылке. Прихлебывает прямо из горлышка и, почувствовав мое присутствие, резко оборачивается.
— Линара, — рычит недовольно. — А ну быстренько уходи отсюда…
Хотела бы… Но ноги словно прилипли к паркету. И я не могу сделать даже шага. Стою и смотрю на мужчину, сидящего на широкой банкетке. А он не сводит с меня жадного пьяного взгляда. Знаю прекрасно, чем все может кончиться. Но даже пошелохнуться не могу. Или не хочу.
Хищник усмехается, поражаясь наглости глупой овцы, и, поднявшись с места, ленивой походкой направляется ко мне.
— Я тебя предупреждал, — замечает хрипло и, обняв меня за плечи одной рукой, вторую кладет на затылок. Чувствую его дыхание, обильно сдобренное коньячными парами. С бесшабашностью газели наблюдаю, как тигр обнажает зубы в улыбке. Как, приоткрыв рот, хочет накрыть мои губы своими. Прекрасно понимаю, что за этим последует, но иду на поводу у глупого упрямства.
— Линара, — глухо шепчет Назарет, проводя по моим губам большим пальцем. Чувствую, как меня колотит дрожь, и как завороженная слежу за каждым движением мужчины, взявшего меня в добровольный плен.
— Хорошо пахнешь, — говорит он сипло и уже собирается прижать меня к стенке, когда в радио-няне, подвешенной к карману майки, раздается писк Марка.
Назарет моментально отстраняется.
— Беги, Линара, — говорит с усмешкой, наблюдая, как я несусь по лестнице. — Беги. Маленький сопляк спас тебя сегодня…
Оказавшись в детской и подхватив Марка на руки, я вовсю ругаю себя.
«Тебе Шмелева мало? Нужны еще проблемы с Назаровым? Это же два брата-акробата. Богатые люди, познавшие вседозволенность. Взял, что захотел, не спросив, и пошел дальше. Вон, Жанку до самоубийства довел!»