Нью-Йоркское Время

Немировский Петр

Коренные брайтонские бандиты быстро смекнули, что за грозовая туча приплыла из далекой России. Им, старожилам, уголовной красе и гордости Брайтона, пришлось без боя сдать улицы «маленькой Одессы на Гудзоне». Ведь брайтонские бандиты обладали только собственными мышцами и пистолетами. А за Маханьковым стоял великий и могучий российский криминальный мир.

Последним пунктом его триумфального шествия в Нью-Йорке должна была стать Уолл-стрит. Конечно, не улица и не сама фондовая биржа, а те российские инвесторы, которые правдами и неправдами переправили в Америку миллионы долларов и вкладывали их в биржевые акции.

Но и с инвесторами Маханьков действовал по-старинке грубо, забывая, что Уолл-стрит – не зона. А там ведь и федеральные агенты, и службы надзора, и скрытые камеры. Час его пробил. Маханькова накрыли утром, в бруклинской квартире. Пронюхавшие об аресте журналисты собрались возле его дома. Станислав Николаевич шел в наручниках в сопровождении двух задумчивых агентов ФБР и сохранял завидное присутствие духа. Вдруг резко взмахнув ногой, попытавшись выбить камеру у одного тележурналиста. Его отвезли в тюрьму, а журналист помчался продавать заснятые кадры телеканалу SBC, где их потом прокручивали тысячи раз.

Такие вот, на первый взгляд, не связанные между собою события неожиданно сплелись в единый клубок и затянулись тугими узлами. Заинтересованных лиц оказалось слишком много, ставка за свободу или заключение подсудимого была высока для всех – для агентов ФБР, для новых идеологов в Конгрессе, для российских гангстеров и для их жертв. И, разумеется, для самого Маханькова, которому совершенно не хотелось сменить знакомые жесткие нары в Магадане на незнакомые мягкие, но все равно – нары, в Нью-Йорке.

……. ................................................................... ................. ..............................

Алексею же этот, еще не начавшийся, суд уже принес дополнительных сто долларов в неделю. Он сделал копии некоторых страниц, вернул документы и поехал домой.

Машина свернула с трассы, и вместе с нею разъехались в разные стороны мысли Алексея. Одна мысль, сокровенная, устремилась к Лизиным глазам. Глубокие, темно-карие глаза. И зрачки – не круглые, а будто бы чуточку овальные. Никогда не видел таких. И когда шуршала спадающая юбка, смотрели эти глаза под черными ресницами смущенно и огненно…

А вторая, злая мысль холодом ползла в Бруклинский федеральный суд. Уж очень внушительно и грозно выглядела папка дела под семизначным номером.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

1

Увядание осени и приход холодов в Нью-Йорке отмечены многими приметами. Конечно же, ветер. Хлесткий и наглый, ветер прошивает, пробирает до самых костей.

В Манхэттене на стены зданий натягивают паутину иллюминации, деревья опутывают крохотными лампочками. Из гаражей и с чердаков вытаскивают Рождественских пластмассовых оленей. В магазинах раскупают свечи для Ханукальных менор. В кабинетах специалисты уже подсчитывают, сколько денег горожане потратят на подарки. На перекрестках звонят колокольчиками добровольцы из «Армии спасения», взывающие к милосердию прохожих: «Пожертвуйте хоть цент на нужды нищих и бездомных». В городе больше туристов. Бесконечные гастроли театров. Шумно. Холодно. Ветрено.

О том, что осень увяла красиво, печально и, как всегда, быстро, свидетельствует и аллея в Центральном парке. Серая полоса асфальта, пустые скамейки. Ни души. Лишь белки прыгают с ветки на ветку, ловко цепляясь пушистыми хвостами или когтистыми лапками.

Из художников последним аллею покидает Акоп. Высохший и выработавшийся за «теплый» рабочий сезон, он еще появляется с этюдником. Колдует кисточкой над листом бумаги…

Аллея пуста. Акоп зябко передергивает плечами, вытирает кисточку, складывает этюдник. Бросает последний взгляд вокруг.

Голые ветки. Запах дыма. Тишина. Он застегивает до самого верха молнию пуховой куртки, выбрасывает сигарету и идет к подземке. В тишине поскрипывают колеса его тележки...

2

В поисках места для парковки Алексей долго ездил вокруг небоскребов, пока не оставил машину на дорогой платной стоянке. «Лучше сюда ездить метро, иначе разорюсь». Недовольный, он шел к уже знакомому зданию Бруклинского федерального суда.

Диктофон и фотоаппарат пришлось сдать в камеру хранения. Слушания должны были начаться в половине девятого, но двери зала почему-то были закрыты, в коридоре топтался народ.

– Задерживают на час. В этой Америке ба-ардак, еще хуже, чем в России, – сказал небритый мужичок в мятом костюме.

Алексей прошел по коридору, заглянул в один из залов. Там было пусто. Сев на скамью, достал книгу в зеленом коленкоровом переплете с оттиснутым профилем Тургенева. Перечитывал, наверное, уже в сотый раз – свое любимое «Дворянское гнездо».

«…– Это все в Божьей власти, – промолвила она.

– Но вы меня любите, Лиза? Мы будем счастливы?..»

Алексей читал, широко раскрыв глаза, изредка моргая, отчего лицо его принимало диковатое выражение. Он читал про героиню романа с гибким девичьим станом и тонким русским профилем, которая исчезала в беседках тенистого сада, писала письма при свече, а видел другую – свою Лизу...

Странные, очень странные и не подходящие ни к месту, ни ко времени образы и картины виделись ему здесь, в пустом зале суда. Вообще-то, не классические романы надо бы ему сейчас читать. Ведь с минуты на минуту начнется суд над российским криминальным авторитетом – Станиславом Николаевичем Маханьковым. А ежели Алексей такой книголюб, лучше бы купил себе другую книжицу – простую и правдивую. «Москва бандитская» называется. И прочитал бы там занятные истории о жизни знаменитых российских бандитов. Среди прочих, кстати, там целая глава посвящена и Станиславу Николаевичу, его геройствам на воле и в зоне. Впрочем, и читать-то не обязательно. Достаточно взглянуть на фотографии самого Маханькова в наряде зэка, а еще лучше – его жертв: обмякшие изуродованные тела, перекошенные лица, бессмысленно раскрытые рты. И дырка во лбу. И все, и никакой романтики.

Такую книгу следовало бы ему читать перед тем, как идти на эти слушания в Бруклинский федеральный суд. Никудышный он газетчик, Алексей. Его по старинке волновали тени у глаз, шорохи в темных аллеях, легкое дыхание в женской груди. Бедная Лиза…

ххх

Все скамьи в зале были заняты. Не хватало мест, пришедшие стояли в проходах. Поначалу в разношерстной толпе сложно было различить, кто – из братвы, кто – из ФБР, кто – журналист. Сомнения не вызывали лишь художники: парень и девушка богемного вида цветными мелками быстро делали наброски.