О, боже, снова Париж! Наблюдая за французами
Шрифт:
Кончиками пальцев касаясь голого плеча Флоранс, я вдруг вспомнил, что прошло почти двадцать четыре часа с тех пор, как мы в последний раз были в постели в ее квартире неподалеку от кладбища Пер-Лашез, – а целые сутки воздержания были для нас абсолютным рекордом на тот момент.
– Почему бы нам не сделать короткую остановку? – предложил я, изо всех сил стараясь скрыть просительные ноты в своем голосе. – Никто нас не увидит.
– Non, imbecile, [34] – заявила Флоранс. – Они нас ждут. Идем.
34
Нет,
Она прибавила шагу, и мне пришлось энергично двигать опухшими нижними конечностями, чтобы не отставать.
Стоило нам толкнуть ворота и войти во двор дома Анри, как старикан тут же выскочил на улицу. Он включил нечто вроде противотуманной фары, и темноту прорезал длинный прямой луч белого света.
– Вы хорошо поели? – спросил он.
– Да, – сказал я. – Et vous? [35]
– Tr`es bien! [36] Он был хорош, мой боров?
35
А вы? (фр.)
36
Очень хорошо! (фр.)
Анри объяснил, что за ужином нас угощали мясом его любимца. Борова звали Жермен, и, судя по всему, он был другом семьи, пока в прошлом году Анри не заколол его и не подвесил в палисаднике истекать кровью.
Анри увлек нас по тропинке в темноту и безмолвие. Ночная прогулка бодрила и, судя по тому, что ощущали мои голые ноги, была праздником для местных комаров. Я по-прежнему не мог понять, что мы здесь делаем.
Метров через сто Анри остановился и, описав круг лучом фонаря, изрек:
– Voil`a [37] .
Я смог разглядеть только некошеную траву и зловещие тени двух фруктовых деревьев.
– Voil`a?
– Voil`a.
– Это то самое поле, о котором говорил Анри, – пришла на помощь Флоранс.
– Красивое поле, – согласился я.
– В это время года здесь встречаются гадюки, но куры их отпугивают, – сказал Анри. – Сейчас они спят… – он изобразил спящую курицу на случай, если я вдруг не понял, – но вы сможете увидеть их завтра.
37
Вот (фр.).
– Завтра? – переспросил я. И прибавил: – Отлично. – Похоже, меня все-таки не укладывали спать под открытым небом, и это радовало. Между тем никто до сих пор так и не объяснил, зачем понадобилось демонстрировать мне этот гектар травы посреди ночи.
О боже, только не это, подумал я, неужели в какой-то момент между двумя бокалами «Баньюльс» я предложил выкосить эту делянку?
Нет, скорее всего, это Бриджит предложила мои услуги. В конце концов, французы справедливо считают нас, британцев, экспертами по газонам.
Она определенно напрашивалась на то, чтоб ее грохнули.
– Shoot! – сказала Флоранс. Но это не было разрешением пальнуть из ружья в ее мать. Приложив палец к губам, она лишь потребовала тишины по-французски [38] .
Мы вернулись в дом ее матери, где было тихо, если не считать приглушенного звука работающего в гостиной телевизора.
Она взяла меня за руку и повела в спальню. Все было точь-в-точь, как в мечте любого мужчины: красивая француженка ведет тебя в свой будуар. Ты различаешь лишь контуры огромной кровати возле стены. Не произнося ни звука, вы оба скидываете одежды и проскальзываете под прохладные простыни. Ваши губы ищут друг друга, и наконец в полной темноте вы сливаетесь в долгом страстном поцелуе.
38
Игра слов. Английское слово shoot имеет значение «стрелять», а французское chut – «Тсс! Тише!».
А вот чего нет в этой мечте, – во всяком случае, применительно к моей ситуации, – так это голоса французского мальчика, который говорит: «Я не могу заснуть. Можно я лягу с тобой, Флоранс?»
Да-да, мы делили комнату с этим негодником.
– Нет, Симон, нельзя, и почему ты еще не спишь? – строго произнесла Флоранс.
Она, словно извиняясь, погладила меня по щеке и отвернулась. Кровать отозвалась громким скрипом. Я лег на спину, чтобы хандрить в одиночестве, но – о, чудо! – какая-то сила вернула меня обратно, прижав к Флоранс. Я попробовал еще раз. Нет, ничего не помогало – я снова оказывался посередине кровати. Видимо, происходило что-то сверхъестественное, и это явно не имело отношения к тому, что за день я прибавил в весе тонны четыре.
Объяснение все-таки нашлось: пружины матраса явно выработали свой ресурс и подпрыгивали примерно так же, как спущенный баскетбольный мяч. Как мы с Флоранс ни старались держать дистанцию, нас неудержимо бросало друг на друга, как пьяных в гамаке. Все это могло бы доставить массу приятных эмоций (в конце концов, мне вовсе не хотелось отстраняться от Флоранс), но кровать была настолько бесхребетной, что моя поясница провисала фута на два ниже, чем голова и ноги. Выходило так, что я лежал и сидел одновременно.
– Дай-ка угадаю, Флоранс, – прошептал я. – Это кровать твоего прадедушки, да?
– Oui, – ответила она. – Он на ней умер. Спокойной ночи.
5
Проснувшись поутру, я обнаружил, что лежу в постели один, уткнувшись лицом в подушку, ступни выбрались за изножье кровати, а мошонка почти касается половиц. Первое, что я почувствовал, это сильнейший приступ поясничной боли, сменившийся унынием, стоило мне только вспомнить, что, невзирая на скованные мышцы спины, мне предстоит провести день за рытьем выгребной ямы или на покосе в кишащем змеями поле.
Минут десять ушло на то, чтобы распрямить спину, снова облачиться в футболку и шорты, которые уже начинали попахивать деревней.
Решив, что выгляжу вполне прилично, я пошел на звуки, доносившиеся из кухни. И тотчас пожалел о том, что вообще проснулся.
Бриджит расхаживала босиком в длинной розовой хлопчатобумажной ночной сорочке, которая придавала ей поразительное сходство со свиньей.
Нельзя сказать, чтобы сорочка была прозрачной, но истончившаяся ткань так обтягивала соски, ягодицы и рыжий холмик волос на лобке, что у меня возникло острое желание стать хронически близоруким.