О чем говорил мальчик
Шрифт:
Федя взялся за весла. Я выждал, пока мы пройдем полосу подводных скал, и легко установил под кормой руль. Обычно эта операция проходила мучительно, под непрекращающийся хохот там, на носу. Но сегодня все спорилось - трубка была со мной!
Небрежно откинувшись на корму и придерживая локтем румпель, я не спеша достал трубку из кармана.
Краем глаза я увидел, как Надя встрепенулась, как вытянулась круглая физиономия Феди.
Молча, так же неторопливо я вытащил спичечный коробок. Правда, при мысли, что на ветру я не сумею закурить, сердце у меня ёкнуло. Но я не подал виду. И закурил с первой же спички!
Вытянув ноги, я с наслаждением затянулся…
Железные
Как раз в этот момент Надя самым невинным тоном спросила:
– Куда мы - в Аркадию? Или в Лузановку?
Она довольно долго ждала моего ответа. Мне удалось глотнуть воздух в тот миг, когда я уже считал, что дело кончено и никогда в жизни я больше не вздохну. Я шлепнул ладонью по воде, чтобы холодные брызги смешались на лице моем со слезами от удушья. Ловко сплюнув за борт, с презрением сказал:
– Гром и молния! Опять попался паршивый табак!
– В лодке воцарилось мертвое молчание. Не глядя на моих друзей, я бодро продолжал:-Куда плыть? Черт возьми, в открытое море! Не болтаться же у берега!
– В море так в море,- мрачно пробурчал Федя и так заработал веслами, что вода за кормой забурлила.
Ура, он завидовал мне! И Надя не смеялась. Она притихла. Я знал, о чем она задумалась. Ее терзало раскаяние в слепоте, в пренебрежении, в насмешках, которыми она оттолкнула меня - самого верного своего друга, своего защитника… Теперь я могу себе признаться - два года я страдал, страдал отчаянно! Ведь мы трое дружили уже давно. Вместе бегали на море, играли в одной волейбольной команде, вместе готовили уроки, ходили в кино. Мы хорошо дружили. Нас даже ставили другим в пример, называли «святой троицей». Ну как же, такое благородство! Ведь в работе Федя всегда все делал за себя и за меня, в потасовках меня защищал. Я так же самоотверженно помогал им в математике. И никто не подозревал о том, что творилось в моей душе, когда мы втроем стояли в вестибюле школы у большого зеркала и я косился на отражение стройной высокой девушки, широкоплечего гиганта с добрым, открытым лицом и с отвращением рассматривал рядом с ними веснушчатого заморыша с тонкой шеей и большой головой. Кто мог понять, почему я с таким жаром вдруг начинал им объяснять бином Ньютона в тот момент, когда они, увлекшись разговором, забывали обо мне и слишком долго смотрели друг другу в глаза!.. И сегодня они увидели, кто такой этот хилый сморчок в веснушках! (Тут я затянулся и надолго закашлялся.) Ничего, я буду курить! Она увидит, кто из нас двоих настоящий мужчина. И я не удивлюсь, если Надя еще поплачет от стыда и досады…
На носу действительно раздалось всхлипывание.
Федя поглядел на нее через плечо и недовольно сказал:
– Надя, перестань!
– Не… не могу…- задыхаясь, проговорила она.
Мне стало смешно, что она от гордости пытается скрыть слезы. Но решил сделать вид, что не замечаю ее состояния. Я чувствовал себя победителем, я был снисходителен…
От курева приятно закружилась голова и золотисто-черное море стало медленно вращаться вокруг меня. Полулежа на корме, я чуть шевелил рулем и жадно, со страстью втягивал в легкие густой, ароматный дым. Теперь я твердо знал, что едва мы причалим, Надю пойду провожать я, а Федя останется один на берегу, чтобы, как некогда я, сетовать на свою судьбу и на человеческую жестокость… Дым пронизал меня насквозь, окутал вокруг небо и море Желтым туманом.
Вдруг корма выскользнула из-под меня, руль повернулся, лодка с шорохом, накренившись, пошла по кругу. И я с ужасом почувствовал, как холод, поднимаясь откуда-то из-под ложечки, охватывает меня всего, как цепенеют
– Смотри, он позеленел!.. Ему плохо!.. Он обкурился!..
Эти слова почему-то вызывают у меня ощущение проглоченной жабы, и я едва успеваю перевалиться головой через борт. Меня крепко держат за пояс. Потом втаскивают в лодку…
Я неподвижен, обессилен, невесом. Тишина. Только равномерные, глухие удары волн о борт лодки. Мне все безразлично. Никогда больше я не открою глаза, не увижу моих друзей.
Они изо всех сил старались говорить шепотом:
– Зачем ты смеялась?!
– Ну отчего же он вдруг закурил?..
– Ты не понимаешь?
Молчание.
– Такой маленький, и такую длинную трубку!
– Опять смеешься, злюка!
– Понимаешь, Федя, до этого я как-то не замечала, что он совсем еще ребенок…
– Да, я видел, что он тебе нравится…- Голос у Феди звучал глухо и хрипло.- Я всегда это видел…
И снова долгое, бесконечное молчание.
И потом такой жалобный, протяжный голос Нади:
– Да, Федя, правда. Сейчас мне это так странно… и непонятно… Сейчас мне его только очень жалко, Федя…
Наконец лодка зашуршала днищем по гальке, кто-то сильным рывком выбросил ее на берег, и она, тупо вздрогнув, замерла.
– Я пойду, Федя. У меня скоро урок,- тихо и просительно сказала Надя.
Много-много минут прошло, прежде чем я открыл глаза. Федя сидел на борту, подставив солнцу шоколадную спину, и читал учебник. Не поворачивая головы, он проговорил:
– Никотин -ведь это же яд. Тяжелейшие заболевания кровеносных сосудов, сердца, нервной системы вызывает одна капля…
Я молча встал и, не дослушав, не попрощавшись, ушел. Навсегда.
Вот и вся история. Смешная, детская история… Она учит простой истине: трубка в зубах еще не делает тебя капитаном.
О чем говорил мальчик
Что же остается нам, детям, в мирное время, чтобы стать героями? Конечно, родители и учителя сейчас же скажут: учиться! Но вы-то, вы знаете, что нет в этом ничего героического. Ни капельки! Ну да, если загорится коровник, броситься в огонь и вывести всех коров – это подвиг. Или спасти утопающего. Или поезд остановить, если путь поврежден. Но вот сколько я уже живу на свете… Чего вы? Мало живу? Я считаю, сознательной жизни - 10 лет. И за все эти годы мне ни одного пожара не встретилось, ни одного утопленника… Так ведь можно до старости дожить и никакого случая для подвига не найти!,
МУЖЕСТВО
В детстве Николай Иванович Кузнецов ни разу не спасал никого на пожаре, не нырял за утопающим. Но именно тогда закладывались в нем черты, из которых сложился характер разведчика Кузнецова.
Как часто жалею я о том, что не был товарищем его детских игр, что не на моих глазах прошла жизнь, конец которой я видел. Узнал бы я в маленьком Никоше, как звали в детстве Кузнецова, будущего героя? Представляю себя рядом с ним в тот день, когда он шел из своей глухой уральской деревушки Зырянки в большое село Балаир.