О чем говорила сосна
Шрифт:
– Ну и что?
– Да есть у нас два дурака. Придёт кто в чём-нибудь новом, начинают щипать и орут: «Пришёл в обнове, щипли до боли!» Прямо до слез Коровину довели.
– А остальные что, тоже дураки?- спрашивает Танька.
– Почему?- удивился я.
– Не заступились за Коровину.
На это я не знал что ответить. Да и что было отвечать. Я же всё выдумал. Хотя Коровина в самом деле пришла с новым воротничком. Но никто и не думал её щипать.
И вообще, я зря старался. Танька всё равно перешла в нашу школу. И надо же так случиться, что в первый же день Таньке досталось. Не то чтобы очень. Просто её напугал Камбала. Это Рыбкина у нас так зовут. Камбалой.
Утром-то мы пошли в школу вместе. Да ещё в сопровождении Юрия Львовича.
Я довёл их до учительской, а сам пошёл в класс. Не дожидаться же мне Таньку. Она потом с учителем пришла.
Я даже Вальке не сказал про неё. А после звонка всю перемену в коридоре болтался. Боялся, вдруг она подойдет ко мне.
Домой идти вместе с ней я тоже не собирался. Но, когда мы с Валькой шли в раздевалку, Танька была уже в пальто. А уходить не собиралась. Понятно, меня ждала. Надо же. Я просто не знал, куда деваться.
– Валька, я тетрадки в парте оставил,- сказал я и бросился обратно в класс.
И все-таки потом, когда вышел с мальчишками из школы, Танька вышагивала впереди. А я-то думал, она уже дома.
Танька шла одна. Тогда Камбала подбежал сзади да как залает по-собачьи. Бульдожьим басом. Прямо как настоящая собака. Камбала и по-петушиному умел кричать. Он говорил, что после школы пойдёт работать на сцену. Вернее, за сцену. Будет изображать разных животных. Сейчас он тренируется по-лошадиному ржать.
Вот и решил Камбала своё искусство Таньке показать. А Танька ... задумалась, что ли. Так испугалась. Прямо затряслась вся. Камбала так и застыл перед ней с разинутым ртом.
Поглядела Танька на нас удивлёнными глазами и убежала. «Есть же на свете такие»,- сказали Танькины глаза.
А меня вдруг такое зло взяло. На Камбалу за то, что лаял. На Таньку, что учиться перешла в нашу школу. На себя за то, что не заступился.
«Вообще-то чего за неё заступаться,- успокаивал я свою совесть,- её же не били».
И всё-таки домой идти не хотелось, и я долго бродил по улице. А дома решил сказать, что был у Вальки.
Я шёл в противоположную сторону от дома, когда неожиданно увидел идущего навстречу Юрия Львовича. Он был нагружен какими-то коробками, свёртками .
– Серёжа,- обрадовался он,- как хорошо, что встретился. Помогай, брат.
– Что это?- спросил я.
– Кому что,- весело ответил Юрий Львович и передал мне часть своей ноши.
Я думал, сейчас будет спрашивать про Таньку или куда я шёл. Но он заговорил о работе. О том, что по их проекту построили для завода Дворец культуры и детский сад. И теперь отделу дали премию.
У нашей двери я собирался уже позвонить, но Юрий Львович остановил.
Он повесил мне на шею транзистор. Сунул мою шапку в коробку, а на меня надел женскую шляпу.
Мне всё это не нравилось. Но, когда он повязался клетчатым платком, стало смешно.
В таком виде мы и предстали перед бабушкой, которая всплеснула руками.
– Инна, Танечка,- закричала она,- Маврикиевна с Никитичной пожаловали.
И не успел никто опомниться, как платок был уже на бабушке, на маме шляпа, у Таньки в руках отрез на платье. А транзистор предназначался мне.
– По какому случаю сие?- спросила мама.
– Премия, - объяснил Юрий Львович.
Мама стала примерять перед зеркалом шляпу.
Мне же не хотелось брать транзистор. Мучило, что не заступился за Таньку и, конечно, она скажет об этом отцу.
Но отказаться от подарка тоже нельзя. У всех испортится настроение, а бабушка скажет, что я невоспитанный.
За ужином Юрий Львович наконец спросил, как у Теньки дела в новой школе.
Я приготовился встать к позорному столбу, но Танька сказала, что в школе всё хорошо.
Гроза прошла стороной, но я не почувствовал облегчения. «Почему она так сказала?- ломал я голову.- Отца пожалела или меня не захотела выдать?»
Но в том и другом случае выходило, что Танька - неплохой человек.
ПРОТИВОРЕЧИЕ
Когда Тенька перешла в нашу школу, выходить из дому мы стали вместе. Иначе бабушка начала бы допрашивать, как да почему.
Но, как только выходили из подъезда, шли в разные стороны. Танька - к школе, а я - в противоположную сторону.
– Ты иди,- говорил я Таньке,- а мне надо за Генкой зайти.
– Ладно, - соглашалась Танька и уходила.
Так продолжалось с неделю. Потом она уже не дожидалась, пока я скажу «ты иди», а торопливо, опережая меня, сбегала по лестнице и исчезала.
Хотя это избавляло меня от лжи, всё-гаки я с тяжёлым сердцем шёл в противоположную сторону.
Завернув за угол и немного постояв, я торопился в школу, стараясь наверстать упущенное время.
В школе я тоже не подходил к Таньке. Боялся, как бы не узнали, что у меня сестрица появилась. Будут на нас глаза таращить да смеяться. И Танька делала вид, что не знает меня. Наверное, видела, что я не хочу этого.
Вообще, с того времени, как мы стали жить вместе, я переменился. Недаром бабушка говорила:
– Серёжа, я не узнаю тебя.
Однако я не весь переменился, а частично. Во мне как будто поселился второй я. Или, как бабушка говорила, «дух противоречия».
И бабушка была права. Я это чувствовал. Потому что противоречие постоянно спорило со мной, с прежним. Оно-то и заставило придумать Генку.
И вообще, со мной стало такое твориться, что самому стыдно. Например, садимся с Танькой за стол, а я на тарелки гляжу. Не хочу глядеть, а противоречие заставляет. Гляжу и думаю: «Если у Таньки мяса больше, значит, бабушка её больше любит».