О чем мы промолчали
Шрифт:
— Я могу подбросить тебя до дома, чтобы ты не шла в таком виде, — предложил я севшим голосом, но Алёна отмахнулась, снова отступая от меня, и разрывая наш зрительный контакт.
— Спасибо, не нужно.
Говорила она с придыханием, вцепившись руками в салфетку, а потом, словно опомнившись, принялась вытирать кофе со стола. Она тёрла и тёрла, не переставая даже тогда, когда стол был сухим. Только чтобы не смотреть на меня.
— Алёна, оставь, — я забрал салфетки из её рук, заставляя посмотреть мне в глаза. Сделал шаг в её сторону. Затем ещё один. И ещё.
— Не надо… — я с трудом разобрал её тихий голос среди звуков своего грохочущего сердца.
Но было уже поздно. Все мои демоны, что до недавнего момента дремали внутри, проснулись.
Я надвигался прямо на Алёну, а она отступала назад, пока не упёрлась в стол, который только что вытирала. Как только я оказался рядом, сразу же подхватил её под бёдра и усадил на стол, примостившись между разведённых в сторону коленей. Не дав ей времени опомниться, я впился жадным поцелуем в манящие губы. Я истосковался по ней. Истосковался по её нежному телу.
Руки сами собой потянулись к её ногам, скользя по ним, и приподнимая юбку выше. Мой язык уже вовсю хозяйничал у неё во рту, и Алёна совершенно не сопротивлялась. Она беззастенчиво отвечала на мой поцелуй, тяжело дыша.
Задрав её юбку почти до талии, я прижался к ней ближе, чтобы Алёна в полной мере почувствовала всю силу моего желания. Дрожь прокатилась по её телу, когда одна моя рука слегка сжала ей грудь. Даже через ткань испорченной блузки, я ощущал твёрдость её сосков. Кое-как расстегнув несколько пуговиц, я сдвинул чашку бюстгальтера в сторону, и накрыл обнажённую грудь ладонью. Алёна застонала прямо мне в губы, теснее прижимаясь ко мне. Она тёрлась об меня, прижимая меня ногами ближе к себе.
Она хотела меня. Наше обоюдное желание растеклось по кабинету, делая воздух разряженным.
У меня в голове всё перевернулось. Похоть подбивала взять её на этом столе. Прямо сейчас.
Отодвинув в сторону её трусики, я коснулся обнажённой плоти, горячей и такой чертовски влажной. Алёна жалобно застонала, разрывая наш поцелуй. Её дыхание сбилось, когда я проник в неё пальцами и принялся двигать ими внутри.
Выгибая спину, она пыталась заглушить свои стоны, уткнувшись лицом мне в плечо. Я чувствовал, как она подаётся вперёд, навстречу моим пальцам. Не прошло и пары минут, как её мышцы внизу стали сокращаться, а сама Алёна протяжно застонала.
Она так быстро финишировала, словно у неё не было секса уже долгое время. Может, так оно и было? Тогда к чему всё её разговоры о свиданиях с «самым лучшим мужчиной», как она однажды выразилась?
Её дыхание постепенно выровнялась, и словно спохватившись, она соскочила со стола, и принялась поправлять свою одежду. Её щёки горели, а руки дрожали. Кабинет же дрожал от нашего вожделения.
— Алёна…
— Не подходи ко мне! — выпалила она, и отошла чуть дальше. — Не надо!
А я хотел не только подойти. Я хотел куда большего, и не собирался останавливаться.
Только я сделал шаг в её сторону, как внезапно в двери кабинета постучали. Воспользовавшись моментом, Алёна схватила свою сумку, и бросилась к двери. Я же остался стоять посреди кабинета. Во мне всё ещё бурлило неудовлетворённое желание, и это было видно невооружённым глазом, стоило только взглянуть на мои брюки. Схватив какую-то папку, я прикрыл ей причинное место, и пошёл к двери. За ней маячил Карпов.
— Тебе чего, Вить? — поинтересовался я, наблюдая за Алёной, стоящей у лифта. Витя что-то говорил, но я его не слушал. Мне нужно было догнать голубоглазку. — Вить, давай завтра!
Не дослушав его, я пошёл к лифту, но его двери закрылись прямо перед моим носом, увозя Алёну вниз. Я нажал кнопку, и принялся ждать, когда придёт другой.
Спустя пару минут я всё таки оказался на улице. Как раз в тот момент, когда Алёна садилась в салон красного внедорожника, остановившегося недалеко от дверей издательства. Меня словно ледяной водой окатило, когда я посмотрел, кто сидел за рулём машины.
Твою мать… Нет… Нет… Нет…
Но сомнений не оставалось. Я узнал водителя. Сразу узнал.
Сука…
26
Алёна. Шесть лет назад.
К счастью, в понедельник меня всё же выписали, и уже на следующий день я сидела на не удобной лавке рядом с Лизкой, выслушивая нудную лекцию Пешкова. В очередной раз я удостоверилась, что этот лысеющий вымогатель совершенно не умел рассказывать, запутывая всё максимально сложно. Ну не получалось у него заинтересовать студента, меня в частности. Хотя… Окинув взглядом просторную аудиторию, я убедилась, что не только меня неумолимо клонит в сон. Кирсанова и Смирнов, что сидели передо мной, склонили головы к столу, и спали.
Абстрагировавшись от нудной болтовни Пешкова, мысленно я перенеслась из тихой аудитории в свою комнату, в тот памятный субботний вечер. Как и обещал, Паша ушёл до прихода мамы, а я спала так крепко, что даже не слышала, как он закрыл за собой дверь.
Я помнила каждую мельчайшую деталь той ночи. Особенной ночи. Как это было сладко и волнительно! При воспоминании низ живота заныл, щёки запылали, и я глубоко вдохнула, чтобы придти в чувства. Лизка, словно уловив взбудораженные вибрации моего тела, покосилась на меня, и загадочно заулыбалась. Она терроризировала меня всё утро, пока я не сдалась, и не рассказала, что Паша приходил ко мне. О том, что он остался на ночь, я, конечно же, промолчала. А уж о том, что произошло между нами, тем более! Не хотела ни с кем это обсуждать, даже с ней. Эти воспоминания принадлежали только мне. Мне одной.
Я прекрасно понимала, что сама себя зарываю, думая о Паше. Он явно не тот, кто подходит для серьёзных отношений, и Шаников не зря меня предупреждал. Да и не нужны мне сейчас никакие отношения. Об учёбе нужно думать! Об учёбе! Но отчего-то не могла выбросить Беляева из головы. Он засел там основательно, и кажется, надолго. Запоздалое осознание того, что я влюбилась, заставило меня ужаснуться. Только этого не хватало!
Мысленно отругав себя, я вновь вернулась к занудному голосу Пешкова, как внезапно телефон оповестил меня о приходе нового сообщения. Покосившись на экран, я прочла: