О душах живых и мертвых
Шрифт:
– «Господи, упокой душу новопреставленного раба твоего…»
Николай Федорович всегда высоко ценил в жене ее набожность. Теперь голос Варвары Александровны был полон христианского сострадания к грешной душе, покинувшей бренный мир. Но в этом голосе не было ни боли, ни смятения, ничего, что могло бы послужить уликой. Когда она снова опустилась в кресло, Николай Федорович был совершенно сбит с толку. Жена не расспрашивала его ни о чем. Она снова заговорила о дочери: к вечеру Оленька стала кашлять и капризничать, в головке обнаружился
Николай Федорович встревожился не на шутку. Он вернулся в детскую. Его единственная дочь спала, раскинувшись в кроватке, и во сне чему-то улыбалась.
– Она спит спокойно, – сказал нежный отец. – Я надеюсь… – Он смотрел на жену, ожидая утешения.
– Я уверена, что к утру Оленька будет совсем здорова!
Несколько минут прошло в полном молчании.
– Он получил то, что заслужил, – начал Николай Федорович. – Никто в Москве не находит и слова сочувствия к нему…
Только теперь жена стала расспрашивать, что это была за дуэль, с кем и по какой причине. Николай Федорович охотно отвечал. Но стоило произнести имя поэта, даже мертвого, как ненависть к нему вспыхнула с прежней силой.
– Хоть теперь скажите мне всю правду!
– Вы знаете все, – устало отвечала Варенька.
– Все?! – Николай Федорович был вне себя. – Все! А если я, ваш муж, скажу вам, что я ничего, решительно ничего не знаю? Что тогда?
Началась одна из тех семейных сцен, которые в последнее время происходили, по счастью, редко. Но, кажется, сегодня все сызнова должно было повториться.
– Мой друг, отложим наш разговор! Я так устала…
– Нет, сударыня! В последний раз требую от вас ответа по праву мужа, в надежде, что у вас есть понятие об обязанностях супруги…
А Варенька действительно исчерпала все силы. Известие, сообщенное ей, было слишком неожиданным. Но Николай Федорович ни с чем не хотел считаться. Надежды на то, чтобы застать жену врасплох, явно не оправдались. Теперь он требовал признаний, сам не зная в чем.
Варвара Александровна сказала с кроткой лаской:
– Сколько раз я повторяла вам, мой друг: если бы все это было серьезно, разве я не могла бы выйти за него замуж?
– Старая сказка! А если этот молодчик вовсе не имел намерения стеснять себя супружескими узами? Они, нынешние, смеются над таинством брака. – Он уже совершенно не владел собой. – По ИХ взглядам, куда проще иметь любовниц!
– Не оскорбляйте во мне хотя бы вашу жену и мать вашего ребенка. Мне стыдно уверять вас, что я умею хранить святой обет, данный вам у алтаря…
Эти слова оказали испытанное действие. Чем дольше говорила Варенька, тем больше стихал муж.
Он ушел к себе успокоенный и, только лежа в постели, с отчаянием подумал: он так ничего и не узнал и, может быть, никогда не узнает. А по Москве снова поднимутся злорадные сплетни. Его честь, честь незапятнанного имени Бахметевых, опять будет предметом грязных пересудов…
Варвара Александровна еще долго сидела одна, низко опустив голову. Она прислушивалась, не вернется ли муж. Ведь и так нередко бывало. Но в доме стояла такая тишина, что молодая женщина слышала лишь свое чуть-чуть неровное дыхание.
Весь следующий день Николай Федорович оставался дома. К вечеру он уехал в клуб, но Варвара Александровна никуда не выезжала. Иначе непременно узнает о ее выезде муж и начнутся новые подозрения: ездила, мол, разузнавать подробности… А что ей подробности! Человека все равно не вернешь.
Вечером Варенька долго пробыла в детской. От недомогания Оленьки не осталось и следа. Тогда она ушла к себе.
…Да, человека все равно не вернешь. Как страшно думать – Мишеля больше нет на свете. Остались только его стихи. И никогда не будет новых стихов. Варвара Александровна вздохнула. Не будет и вечной тревоги. Не надо больше ни бояться, ни прятаться…
Варенька достала бархатный портфель, который хранила втайне от мужа. Не много секретов было в этом портфеле. Большую часть писем поэта она давно отдала старшей сестре и кузине, через которых шла переписка. Она оставила у себя только несколько листков, которые, если бы и попали в чьи-нибудь руки, не могли ни в чем ее изобличить. Варвара Александровна вынула листки, но не читала – она и так знала их наизусть…
Когда же начался этот единственный в ее жизни роман? Может быть, ничего не было бы, если бы Мишель, искавший вначале дружбы и сочувствия, вдруг не заговорил бы о каких-то неведомых ей беспокойных и сладостных чувствах. В первую минуту она даже испугалась… Какой же глупой девчонкой она тогда была!
Когда он уехал в Петербург, ей казалось, что остановилось все – и время и жизнь. День за днем она бесцельно ходила из комнаты в комнату, не зная, чем заняться, чем заполнить ненужные дни и долгие, томительные вечера…
Портфель, который лежит на коленях у Варвары Александровны, не хранит ни одного напоминания о тех годах, но она все так ясно помнит!
Она по-прежнему скиталась из комнаты в комнату, без цели, без желаний, потом с удивлением начала замечать: прошлое становится только прошлым. Словно в книге перевернули страницу. И стало спокойнее жить. Но нельзя же всю жизнь пробродить по комнатам даже родного дома! Она с готовностью соглашалась, когда о том заговаривала сестра, а согласившись, продолжала свои блуждания.
В это время и появился в доме Бахметев. Она никак не думала, что он может стать ее избранником. Да Николай Федорович ни о чем с ней не разговаривал. А родственники наперебой жужжали: «Вот достойная партия для Варюши!»
Господин Бахметев не обладал крупным состоянием, но средства его были вполне надежны. Вся жизнь его проходила на глазах Москвы, в родовом особняке. Здесь не могло быть ни ошибки, ни просчета. А у Лопухиных и не гнались за большим – ведь Варюша не была занесена молвой в список признанных красавиц.