О Гриньке, о Саньке и немного о девчонках
Шрифт:
Ох и Гринька! Знает, что я отзывчивый. Да и то сказать, надо кому-то лезть. А он правду говорит. Я не особо тяжелый. Как-то отец поставил на весы и сам был не рад. Я еле дотянул до тощего барана. Кладовщик Семен усмехнулся с хитрецой и говорит:
— Голодом моришь отпрыска. Отец только крякнул.
— А леший его знает. Дырявый он, что ли. Ест, как вол, а растет козленком.
Обвязал меня Гринька веревкой и начал опускать.
Спервоначала шло все хорошо. Опускался я в непроглядную темень плавно и, надо думать, уже до половины спустился
У меня волосы дыбом встали.
А веревка, как назло, дернулась несколько раз и — стоп машина, приехали. Повис я и дрыгаюсь, как рыбина на крючке, и ни с места. И уцепиться не за что. Куда ни лягну — бездонная пустота. Кричу Гриньке:
— Чего ты там. Тяни!
— Да веревка, Сань, спуталась. Держись.
— За что? За свои волосы, что ли? Тяни, дылда! Вспыхнула лампочка. Во двор вбежали девчонки и онемели от ужаса. И не удивительно. Я раскачивался на веревке, как пугало. Онемеешь.
Нинка будто кипятку хватила, рот разевает, а звука нет. А Маринка как вцепилась в косяк, так и прилипла к нему. Трясется, как лист осиновый. А потом обе как взвоют и — на улицу. Выбежали и заверещали. По морозному воздуху только треск пошел.
Мы с Гринькой махнули с крыши двора прямо в сугроб.
По самый пояс улетели. Выбрались кое-как и по задворкам — тягу. Обогнули деревню и с другого конца ее идем как ни в чем не бывало. Снег отряхнули, веревку спрятали, посмеиваемся.
Посреди деревни Васек нам встретился. Бежит, торопится.
— Кудай-то ты? — остановил его Гринька.
— Как куда, — обиделся он, — Нинку Хромову воры обчистили.
— Врешь!
— Вру-у-у… Как липку ободрали. Через крышу двора залезли. Овец — чик, — Васек шаркнул ребром ладони по шее, — а от куриц один пух остался.
— И все унесли?
— Нет. Говорят, не успели. Один из воров повесился. Мы с Гринькой переглянулись, спросили:
— И висит он?
— Нет. Говорят, сбежал.
— Как же, Васьк, повесился и сбежал.
— А я знаю как? Идите да спросите. Бабка Марфа говорит, это вор-оборотень. Он все может. Он может заставить человека что угодно сделать.
Гринька толкнул меня в бок кулаком, подмигнул: вот, мол, мелет.
Возле Нинкиного дома толпился народ.
Женщины так горячо обсуждали случившееся и рассказывали стакой подробностью, что я начал им верить. Тем более что девчонки во всем им поддакивали.
Я стоял позади толпы. За мной подозрительно темнел повалившийся плетень, за плетнем чернели стволы яблонь. Я воровато оглядывался. А вдруг этот волосатый оборотень появится. Мне уже плохо верилось в то, что это я спускался на веревке во двор. Может, и не я, всякое бывает. Оборотень есть оборотень. Обернулся в меня и полез.
А когда Гринька сказал, что он видел этого вора позавчера в лесу — я совсем запутался. Может, и Гринька не Гринька, а оборотень. Я осторожно потрогал его за рукав пальто.
Гринька повернулся, приложил палец к губам: молчи. И понес, и понёс. Нагородил таких невообразимых страхов, что самому страшно стало.
Женщины утихли. Подавленные Гринькиными ужасами из сказок, начали расходиться по домам. Расходились попарно, робко опираясь. Я намеревался тоже улизнуть, но меня остановила Нинка.
Сань, нам боязно.
— А нам, думаешь? — ответил я.
— Вам не так.
— Еще бы, — я гордо поднял голову. В комнате было чисто и уютно. Пахло щами. Мы с Гринькой несмело остановились у порога.
— Проходите.
Маринка расставила вокруг стола потемневшие от времени стулья.
— У нас книжка есть, интересная.
Нинка подала нам по стакану теплого яблочного компоту.
— Пейте.
Мы засмущались, но выпили. И немножечко осмелели. В чужой комнате обычно так поначалу чувствуешь себя скованно, и обвыкнешь — осмелеешь.
Смотрели книжку с картинками. Хорошую книжку — про войну. Потом Маринка рассказывала, как она в прошлое лето ездила и пионерский лагерь. Рассказывала долго и неинтересно. Я уже позевать начал. А Нинка даже задремала. А Гринька ничего. Слушал не шелохнувшись, рот от удовольствия открыл. И я знаю почему: рядом с Маринкой сидел.
Я не выдержал:
— Давайте в прятки играть.
— Можно бы, — ответила Нинка, — да только прятаться негде.
— Тогда в жмурки.
Нинка обрадовалась, собрала всех в круг и затараторила:
Ехал Грека через реку….Водить досталось Нинке. Мы завязали ей глаза скрученным полушалком, подвели к столу и разбежались в разные стороны. И началось… Успевай поворачиваться. Ходи, пол, ходи, печь…
Пыль коромыслом. Топот. Визг. Смех.
А как Гринька стал водить, тут уж совсем…
У него руки — что твои грабли. Растопырил их — всю избу обхватил Мы — кто куда. Нинка в угол, я под лавку, а Маринка вертелась, вертелась — и на стул. Гринька сцапал ее. Она вырвалась — и на стол. Со стола на кровать, с кровати на печь…
Опять Нинке досталось водить. Потом опять Гриньке. Потом Нинке. Котом Гриньке. Потом…
Меня сомнения взяли. Чего это они все водят и водят. Да води то с превеликой охотой. Что-то тут не чисто. Поймают нас с Маринкой и не узнают или ненароком выпустят.