О любви еще раз
Шрифт:
Глава 2
– Тебе чего не ясно, Клыков? Хреново работаете! Где посадки? Кто план за вас выполнять будет, посторонний дядя, что ли?! Или все хором забыли, сколько уголовных дел нам нужно открывать за месяц?! Если забыли, напомню: не менее десяти! А сколько открыто? Всего три!
Начальник отделения милиции, Брякин, маленький и толстый майор, уже третий раз за совещание поднимал со своего места наиболее опытного из всех своих
Раньше, до назначения Брякина на должность начальника районного отделения города, они с капитаном работали вместе, сидели в одной комнате и даже дружили. Всё изменилось после неожиданного возвышения майора, когда вдруг бывший приятель перестал быть таковым.
Его перерождение при переходе из обычных сыскарей в разряд «небожителей» было столь резким, что удивило даже видавших виды сотрудников. Худощавый прежде офицер как-то сразу обзавёлся животиком, залоснился и изменил походку с обычной на неторопливо-вальяжную.
А главное, напрочь перестал понимать сослуживцев, словно бы они говорили с ним на китайском языке, действуя по классической поговорке: я – начальник, ты – дурак! Философия жизни: ничего не попишешь!
Чем дольше продолжался начальствующий инструктаж, тем больше распалял сам себя Брякин, и его требовательный голос время от времени срывался на неприличный фальцет. По всему было видно, что он упивается своей значимостью.
Сотрудники угнетённо молчали, считая что-либо говорить в своё оправдание бесполезным занятием. И слушали затянувшийся диалог старших:
– Так месяц только начался, – попытался оправдываться подчинённый, – разве за десять дней больше дел откроешь?
– А вот я посмотрю, лично проверю, сколько ты выдашь к концу месяца дел! – пригрозил ему майор.
«Ну и тварь же ты, Костя!» – подумал о своём бывшем кореше Клыков, но промолчал. Сзади его дважды дёрнули за китель сослуживцы: молчи, мол.
***
– Ну, какого чёрта он ко мне прицепился! Где я ему столько дел наберу – рожу, что ли?! – достал из кармана пачку «Беломора» Клыков, когда в сопровождении более молодых сослуживцев вернулся в свой кабинет после служебного совещания.
Милиционеры дружно закурили, расстреляв пачку папирос своего старшего коллеги, подвергшегося, как они считали, незаслуженному разносу.
– Ну, так это ж твой дружок бывший! – напомнили они капитану с беспощадным простодушием.
– Да уж, дружок, мать его! – замысловато выругался тот, жадно затягиваясь куревом.
Он вспомнил, как ещё несколько лет назад они с Брякиным вместе ходили на танцы в центральный городской парк культуры и отдыха. Чтобы не привлекать внимания окружающих, решили снять милицейскую форму и явились на танцплощадку в гражданском платье.
Девушек было намного больше, чем ребят, и холостые милиционеры уже приглядывали себе потенциальных подруг, как вдруг неизвестно откуда навалилась довольно агрессивная подвыпившая компания.
Хулиганы вели себя вызывающе и сразу же стали приставать к девушкам, задирая ребят, с которыми те пришли на танцы.
Кто-то не стерпел и ответил, и началась яростная потасовка, угрожая разрастись во всеобщее побоище. На танцплощадку заспешили дежурившие в парке дружинники. Со всех сторон раздавался резкий свист их милицейских свистков.
Клыков хотел было вмешаться, разнять дерущихся или даже задержать кого-то особенно ретивого, удостоверение было при нём, как вдруг его крепко схватил за руку приятель:
– Надо двигать отсюда, пока не появились наши коллеги! – прошипел Брякин, отчаянно вращая головой из стороны в сторону. Лицо его раскраснелось от напряжения.
– Но ведь мы же милиционеры! – опешил Клыков.
– Район не наш. Зачем нам чужие проблемы? – тянул Брякин к выходу товарища, воровато озираясь по сторонам.
От той истории у мужчины остался неприятный осадок. Прошли годы, а он всё не мог для себя решить, что это было: трезвый расчёт будущего карьериста или обычная трусость?
В дверь постучали.
– Кто там, входите! – недовольно возвысил голос Клыков.
«Ни хрена покурить спокойно не дают, мать твою!» – мысленно, выругался опер.
Дверь приоткрылась, и на пороге появилась незнакомая с испуганным лицом женщина. Она была одета в синий форменный китель работника железной дороги, а густые белокурые волосы, сбившиеся на сторону, явно свидетельствовали о том, что недавно на её голове находился головной убор.
– Простите, – сказала незнакомка, заглядывая в комнату и нерешительно переминаясь с ноги на ногу, – я хотела сделать заявление.
– Заходите, гражданка, и закрывайте дверь! – скомандовал Клыков. – Сквозняк устроили, – недовольно добавил он, вылавливая ожившие на столе бумаги.
Он ещё не отошёл от недавнего совещания, и его щёки горели от негодования.
Женщина несмело переступила порог и проследовала к столу оперуполномоченного.
– Заявление, значит, хотели сделать? Так делайте! – хмуро предложил ей капитан, с силой давя в пепельнице отчаянно дымящую папиросу.
– Я проводница юго-восточной железной дороги, Копейкина. Вернулась сегодня из рейса и обнаружила, что из дома украли магнитофон сына.
Незнакомка замолчала, нервно теребя в руках тот самый головной убор, который был на ней ещё минуту назад, – форменный берет.
– Как, то есть украли? То есть почему вы решили, что украли? – поправился милиционер.
– Вынесли через окно!
– Вы вот что, гражданка, присаживайтесь и расскажите всё толком!
***
– Ну, на фига ты, Женька, всё время назад плёнку перематывал? Кто тебя просил? Вот смотри, как её зажевало. Теперь целый час будем разматывать, да ещё порыв в двух местах! – Педро и Евгений хлопотали над магнитофоном, осторожно вытягивая из аппарата пучок запутавшейся в его недрах плёнки.