О людях и самолётах 2
Шрифт:
Сварливо заметив: «А всё-таки приведите себя в порядок!» он кивком головы подозвал своих воинов, которые мялись на безопасном расстоянии, и свернул с аллеи, продираясь сквозь кусты.
Случай в гостинице
Конечная остановка автобуса, киоск с сигаретами, фруктовыми водами в пыльных пластиковых бутылках и презервативами «С ароматом тропических фруктов». Линялые этикетки, давно выгоревшие на солнце старые газеты. Пыль, скука, окурки. Бетонный забор с обколотыми краями, железные ворота с красными звёздами на створках.
Это гарнизон.
Неважно, какая часть находится за воротами: танкисты,
КПП с перекошенной, когда-то хромированной, вертушкой, за ним – асфальтовая дорожка. Вдоль дорожки – наглядная агитация, она тоже всегда одинаковая. Пётр Великий, Суворов, Кутузов, Жуков, ну, кто-нибудь ещё по специальности, в зависимости от рода войск. Портреты на щитах – дембельский аккорд какого-то доисторического воина, стихийного последователя грузинского примитивиста Пиросмани. Лики военачальников лишены естественных человеческих пропорций и выглядят диковато. К каждой проверке стенды подкрашивают солдаты с ещё более скромными художественными способностями, отчего Пётр становится похожим на Филиппа Киркорова с подведёнными, как у педераста, глазами, Кутузов опознается исключительно по повязке, а маршал Жуков – по гордой осанке и орденам.
Унылые штабные здания в стиле позднего сталинизма, столовые, насквозь пропахшие тушёной капустой и комбижиром, плац с потрескавшимся асфальтом, заросший травой спортгородок и – гостиница.
Военная гостиница! Между ней и Домом офицеров обыкновенно пролегает гарнизонная Тверская, Невский, а может, Крещатик или даже Бродвей. Днём здесь гуляют молодые мамы с колясками, а после окончания рабочего дня, как и положено, начинается ночная жизнь.
Куда бы советского офицера ни заносила служба, он знал, что всегда найдёт место, где можно будет переночевать, выпить в буфете стакан мутно-рыжего чая, а то и бутылку пива, с которой предусмотрительно содрана этикетка, и съесть кусок холодной жареной рыбы неизвестной породы. В любом гарнизонном буфете всегда можно было найти такую рыбу. Вообще, меня поражало количество этой рыбы. Где её ловили, и почему считалось совершенно необходимым кормить военнослужащих этой рыбой – тайна. Советской армии больше нет, и тайна навсегда осталась нераскрытой.
Все гостиницы одинаковы. На первом этаже – буфет, гладилка и номера поплоше для командированных из числа тех, кто приехал на день-два. На втором – номера для народа посолидней: старших офицеров, ожидающих, когда освободится квартира в ДОС-е, проверяющих и доработчиков. Здесь и мебель получше, и кровати не такие продавленные. А ещё – «генеральский» номер. Впрочем, за отсутствием генералов туда пускают на постой и подполковников, не запятнавших свой моральный облик. В таком номере есть кресло, сервант с дешёвой посудой и маленький телевизор, показывающий две программы. В «генеральском» номере также есть туалет, что является несомненным преимуществом. Остальные жильцы по утрам демократично занимают очередь к удобствам коридорного типа. Собственно туалет, душ и умывальники находятся в одном помещении, что поначалу вызывает у непривычного человека некоторую растерянность. Потом, конечно, привыкают. Армейский быт суров, но справедлив. Зубные щётки и мыльницы кладут рядом с туалетной бумагой, а полотенца вешают на двери кабинок. Горячей воды нет ни в генеральских, ни в лейтенантских номерах. Почти никогда.
На верхних этажах – общежитие. Холостяки и семейные живут отдельно, что, конечно, разумно: холостые не вводят в искушение женатых зрелищем частого и беспорядочного употребления,
Так и живут. Иногда случаются происшествия. То какой-нибудь прапорщик вздумает прокатиться по коридору на мопеде, то лётчик-транспортник, вторую неделю ждущий погоды на Гвинею-Бисау, окончательно ослабнет духом и будет ползти по коридору в кителе, но почему-то без брюк, царапаясь в каждую дверь.
Иногда в гостинице бывают проверки. Одуревшие от безделья политбойцы сбиваются в комиссию и начинают выжигать скверну бытового разложения, переходя из комнаты в комнату. Помню, особое негодование начальника политотдела вызвала комната, где жили молодые лейтенанты из обато. Убранство комнаты было донельзя спартанским, единственным ею украшением были часы, украденные на железнодорожной станции. Как ни странно, часы шли, но в наличии имелась только одна стрелка, часовая, а на циферблате были красным выделены два числа: 11 и 19.
В гарнизонной гостинице обязательно есть дежурная. Ключи она обычно не выдаёт, каждый сам берет с доски нужный, а многие комнаты и вовсе не запираются. Главная задача дежурной – выращивание цветов. В дежурке всегда царит полумрак, как в дождевых джунглях Южной Америки. В гигантских кадках растут пальмы, по стенам тянутся лианы, а на широком подоконнике рядами выстраиваются причудливые кактусы. Все это цветёт, плодоносит, блестит толстыми, упитанными листьями. Если окажется, что где-нибудь в долине Амазонки в результате экологической катастрофы исчез какой-нибудь редкий вид, ботаники могут не рвать на себе одежды. Нужное растение обязательно окажется в кадке дежурной по гостинице какого-нибудь забытого ведомственным богом гарнизона.
К гарнизонным гостиницам привыкают. Многие живут там месяцами, а то и годами, и, если получают квартиры, то первое время чувствуют себя страшно неуютно и все свободное время всё равно проводят в привычных местах.
За годы службы я повидал множество гостиниц, все они слились в памяти в какой-то один среднестатистический «чудильник», но одну запомнил надолго.
Однажды мы поехали в командировку в Курск. Поезд из Москвы уходил очень поздно, а на место приходил, наоборот, на рассвете. Целый день прошёл в утомительных хождениях по штабам, было жарко, потно, от бессонной ночи в вагоне стучало в висках, а обед из гарнизонной столовой никак не мог улечься в желудке, отчего казалось, что мы наглотались шариков от подшипников. Иллюзию усиливал металлический привкус во рту от местного пива.
Оказалось, что в гарнизоне нет гостиницы, не успели построить. Мы приуныли, ночевать в казарме никому не хотелось. В ВВС такие проблемы решаются просто: всегда можно переночевать в профилактории для лётчиков или, на крайний случай, в комнате перелетающих экипажей. В пехоте все оказалось сложнее. Со своими офицерами они, оказывается, вообще не церемонились: койка в казарме или в палатке – и вопрос решён. Путём длительных телефонных интриг и уговоров начальник штаба сумел пристроить нас в городскую гостиницу.
– Гостиница, в принципе, хорошая, – сказал он, пряча глаза, – поезжайте, вам там весело будет…
И мы опять потащились через весь город, проклиная жару, несчастную судьбу командированных офицеров и командование, извергнувшее нас из уютного военно-воздушного мирка в жестокие пехотные джунгли. Старенькая, обшарпанная гарнизонная гостиница нам уже казалась чем-то вроде потерянного рая.
– «Весело» – это, наверное, с варьете, денег может не хватить! – беспокоился опытный шеф, держась за поручень вихляющего автобуса.