О маленьких рыбаках и больших рыбах. Наш аквариум
Шрифт:
— Неужели ж ты сам поймал?
— Сам, — и рассказал ему все подробно, отвел душу. А Вася спрашивает:
— А кровь почему на щуке?
— Какая кровь? Где?
Вася показал, а потом посмотрел мне на руки и говорит:
— Да это твоя кровь, Шурик, а не щучья. Гляди-ка, у тебя из пальца-то кровь идет!
Смотрю — правда: на пальце у меня уже нет повязки, и кровь из него сочится. Пока я со щукой возился, я не заметил, как потерял повязку. Сейчас только боль почувствовал. Вот как увлечен был щукой!
Повязку свою я нашел на берегу, у самой воды в глину затоптана. Помыл я ее в реке, потом вспомнил, как вчера мне Матвей Иванович перевязывал, и в кипяченой воде еще промыл и палец заодно вымыл. С помощью Васи перевязал кое-как.
Скоро пришел Шурка. Показывает свою добычу — несколько окуней крупных. А я ему — щуку. Удивился он и, мне показалось, позавидовал.
— Счастье тебе, — говорит, — на рыбу! Поедем жерлички смотреть, пора.
Пошли в лодку садиться. Шурка велел мне в весла сесть. А мне не хочется. Хочется на корме сидеть, жерлички самому осматривать и рыбу вытаскивать, если попадется. Пустился я на хитрость:
— У меня, — говорю, — палец болит, мне грести больно.
А Шурка, должно быть, мою хитрость понял и говорит:
— А ты греби кормой вперед, толкай весла ладонями, вот и не будет больно. А если жерлички вынимать будешь, так хуже пальцу навредишь — и повязку всю измочишь, и свалится она у тебя.
Так и не удалась моя хитрость.
Первая же жерличка наша, к которой мы подъехали, оказалась размотанной: есть что-то! Шурка потянул за бечевку.
— Дергает, не очень только.
Вытащил — окунь, и небольшой, не больше тех, что Шурка на мостике наловил.
Поехали дальше. Вторая жерличка была не тронута, и рыбка на ней — ерш — все еще сидела на крючке. Третья жерличка, хоть и была размотанная, но, когда Шурка вытянул бечевку, на крючке ничего не оказалось. Значит, щука, или окунь сдернул живца, а сам ушел.
Настроение у нас упало. Поехали дальше. Следующая жерличка, а она как раз на сорожку была поставлена, тоже нас не обрадовала — сама жерличка не тронута, а сорожка лежит на дне кверху брюхом. Мы совсем в уныние пришли и уж без всяких надежд поехали за последней жерлицей. Ее мы не сразу и нашли. Только когда совсем близко подъехали к тому месту, где она была поставлена, увидали, что кол на воде лежит, а жерличка размотана.
Шурка взялся за бечевку, а я насторожился весь и дышать перестал.
Потрогал Шурка бечевку и говорит скучным голосом:
— Ничего нет, нисколько не дергает.
Мне тоже сразу стало скучно. А Шурка начал лениво выбирать бечевку из воды. А потом говорит:
— Тащится что-то, неживое только. Должно быть, за корягу крючок зацепился! — Да вдруг как крикнет:
— Щука!
Гляжу — из воды прямо на меня громадная щучья морда смотрит стеклянными глазами, а вслед за ней и туловище всплыло и покачивается полегоньку.
— Мертвая! — говорит Шурка, — а какая большая-то!
Громадная щука, не меньше той, которая вчера сбежала от Матвея Ивановича, в самом деле была мертва и даже закоченеть успела. Шурка ее, как полено, перевалил через борт в лодку.
Стали мы ее рассматривать. Крючок оказался так глубоко проглоченным ею, что его и не видно было во рту. Вероятно, поэтому она и околела, что крючок проколол ей какие-нибудь важные для жизни органы. Шурка и вынимать его не стал. «Будут, — говорит, — дома чистить, так достанут!»
— А какая сильная, — говорю, — рыба — кол выдернула! Как она его еще не утащила. Должно быть, долго раскачивала, а когда он упал, так уж обессилела.
Когда мы подъехали к нашей стоянке, там нас Матвей Иванович с Федей поджидали. Ждали они не нас, а нашу лодку, чтобы ехать на ней снимать свои жерлицы. Мы с Шуркой с торжеством показали им щуку. Матвей Иванович ее похвалил, но долго разговаривать не стал, торопился, сел в лодку с Федей и уехал.
Пока они ездили, пришли Володя с Андрейкой. Собрались мы все около нашей добычи и стали наперебой рассказывать друг другу свои рыболовные подвиги. А удить никому уж больше не хотелось. Да и поздно было — солнце высоко стояло. И решили мы, что пора домой ехать. Сложили окуней и щук в свои корзины, одежду, чайники и котелки собрали и стали ждать Матвея Ивановича с Федей.
Скоро они приехали и привезли еще щуку. Но мы на нее и не посмотрели — своей рыбы было много.
Матвей Иванович и Федя тоже стали собираться в город. Ребята попрощались с ними и пошли в лодку садиться.
А я отвел Федю в сторону, отдал ему щуку, которую утром поймал, и говорю ему:
— Как приедешь, Федя, в город, обязательно зайди к маме моей и скажи, что я завтра приеду. И щуку эту ей отдай, скажи, что я ее сам на удочку поймал. И все расскажи про меня, что знаешь. Расскажи, что я окуней больших у Якова Ивановича в заводи наловил, что плавать и грести научился... И что у меня щука удочку в кусты утащила. А про палец, что она мне укусила, не говори. Ну его!
НАШ АКВАРИУМ
Макарьинский пруд
Мне было одиннадцать лет, а моему лучшему другу Феде — двенадцать. Мы оба любили удить рыбу и, бывало, летом дни и ночи проводили на реке с удочками.
И в это лето, как только кончились учебные занятия, мы с жаром принялись за ужение. Но ловилась рыба плохо — попадалась одна мелочь, а интересной рыбы мы и не видали.
Кто-то сказал нам, что на Макарьинском пруду хорошо берут на удочку караси. Карасей нам с Федей еще ни разу не приходилось удить, мы и решили идти на Макарьинский пруд.
До Макарьина, старинной заброшенной усадьбы, было всего два-три километра. Из нашего городка она была хорошо видна: на горе большой нежилой дом с колоннами и балконом, старый сад по склону горы, а еще ниже — широкая луговая пойма судоходной реки Сны.
Было еще только начало лета, но день выдался жаркий, сильно парило, и мы пришли на Макарьино красные и усталые.