О моя дорогая, моя несравненная леди
Шрифт:
Кирилл сделал еще шаг вперед. Озорной солнечный зайчик, протиснувшийся сквозь ветхую кровлю, прыгнул ему на лицо, заставив сощуриться и прикрыть глаза рукой. Когда же он, секунду спустя, отвел ладонь в сторону, то увидел...
У дальней, противоположной входу стены сарая стояла старая металлическая кровать с железной, панцирной сеткой и высокими спинками. Такие кровати называли колченогими и Кириллу всегда очень хотелось узнать - почему?
Всегда, но не сейчас. Сейчас он видел только Елену, раскинувшуюся на жестком панцире металлической
Она лежала, как-то свободно, расслабленно вытянувшись во весь рост, забросив руки за голову и смотрела вверх, на бесконечное мельтешение пылинок в тонких струнах солнечного света. Можно было подумать...
– Лена!
– громким шепотом позвал он ее.
– Лен, что с тобой?!
Она повернула голову...
– Иди сюда.
– прошептала Елена, и шепот ее почти оглушил Кирилла.
– Что... что...
– промямлил он, чувствуя как недоумение, последними каплями уходит из него.
– Иди ко мне.
– повторила она и ресницы ее медленно скользнули вниз - вверх.
Плохо понимая: что делает и для чего шаг за шагом приближается к ней, вместо того чтобы броситься вон, Кирилл, словно в прострации, подошел к кровати и замер над женщиной, чья неприкрытая, обнаженная роскошь смотрелась совершенно нереально среди окружающего убожества. Глаза Елены ни на один миг не разлучались с его глазами, словно оптический прицел, уцепившись за жертву, готовую разрешиться кровью...
Губы ее, безучастные казалось бы даже к словам, слетавшим с них, внезапно дрогнули, ожили, беззвучно вливаясь в общую мелодию и...
Именно эта улыбка, будто фальшивая нота, сломала общий ритм, дав жертве шанс вырваться из под гипноза.
– Ты что...
– выдохнул Кирилл, силясь воспользоваться паузой.
– Ты... с ума сошла...
Она не дала ему закончить.
– Иди сюда!
– снова позвала она его.
Поскольку Кирилл и так уже стоял подле нее, это могло иметь только одно значение...
Он наклонился, опершись ладонью о спинку кровати и вздрогнул от прикосновения к ледяному металлу. Откуда здесь такой ледяной металл? мелькнула посторонняя мысль. Мелькнула и исчезла.
Повинуясь безотчетному рефлексу, Кирилл нагнулся еще ниже и, стремясь сохранить равновесие, оперся коленом на солнечное сплетение женщины. Елена тихо застонала, когда он придавил ее и старые пружинки кровати едва слышно скрипнули.
Кирилл подумал, что она, возможно, начнет сейчас сопротивляться. Однако вместо этого Елена снова улыбнулась, ни коим образом не выказывая протеста против насилия...
Насилия?! Дыхание Кирилла сорвалось вдруг, став прерывистым и рваным как после кросса с полной выкладкой. В глазах у него потемнело. В ее улыбке, будто в кривом зеркале отразилось его собственное жесткое, напряженное
Не отрывая левой руки от спинки кровати, он провел тыльной стороной правой ладони по щеке женщины.
Ее улыбка ответила ему.
– Ах ты... сука!
– прохрипел он и наотмашь ударил ее.
Она должна, она обязана была закричать, оттолкнуть его и, вскочив, убежать прочь! Она не могла не сделать этого!!!
Но она этого не сделала.
Она только повернула голову, опрокинутую ударом набок, и снова улыбнулась.
– Что, сука... понравилось?!
– он почти задохнулся от ярости и снова, сильнее прежнего, хлестнул ее.
Она молчала. Молчала и улыбалась. Улыбалась спокойной, уверенной улыбкой победителя, в которой отсутствовал даже намек на торжество или издевку. Когда он выдохся, отвесив ей по меньшей мере десяток крепких пощечин, она лишь тихо сглотнула:
– Все? Или еще добавишь?
– и указала глазами на стену.
Кирилл поднял голову и увидел развешенные на гвоздях металлические цепи. Длинные, тонкие металлические цепи, которыми обычно привязывают к берегу или причалу рыбацкие лодки. Годами мокшие в соленой черноморской воде, а потом еще бог знает сколько времени висевшие здесь, в этом заброшенном, пустом сарае, они покрылись толстым слоем оранжево-красной ржавчины, и, казалось, были готовы рассыпаться при первом же прикосновении.
Не спуская с них глаз, Кирилл распрямился и, обогнув кровать, подошел к стене. Сняв с гвоздя одну из цепей, он пропустил ее через сжатый кулак, чувствуя как шершавые, изъеденные водой и временем звенья, спаянные местами ржавчиной, будто сваркой, вновь обретают былую гибкость. Потом обернулся к Елене.
Не двигаясь с места, она смотрела, как он приблизился, сложил цепь сперва вдвое, затем вчетверо...
Нет, в ее глазах не было страха.
И все же она напряглась. Еле заметно, но напряглась.
Кирилл выждал еще какое-то мгновение, покачивая цепь и будто примериваясь к удару, а потом резко наклонился и схватил женщину за правую руку.
Она ахнула, когда жестокие, стальные звенья сдавили ее запястье, изумительно нежное, изящное запястье с синим изломом веночки под тонким бархатом кожи, обвившись вокруг него раз, другой, третий.
Надежно пленив ее руку, Кирилл привязал ее к металлической стойке спинки, обнес цепь вокруг спинки и быстро повторил то же самое с другой рукой.
Она больше не улыбалось. Напряжение, словно камень, сорвавшийся в пропасть, лавиной нарастало в ней. Глаза ее уже не манили, а скорее... спрашивали. О чем? Ему оставалось только догадываться.
Он хотел прикоснуться к женщине, но заметил, что ладони его покрыты густой, ярко-рыжей охрой. Стянув с себя футболку, он обтер руки, сминая и комкая белую ткань, покуда та не стала рыжей, впитав в себя ржавый пот, потом, не глядя, отбросил ее куда-то в угол и, склонившись над женщиной, бережно прикоснулся к ее покрасневшей щеке.