О моя дорогая, моя несравненная леди
Шрифт:
Он в последний раз, с чувством триумфа, взмахнул карандашом и поднялся на ноги:
– Готово!
– Да ладно!
– не поверил Паша, тоже вставая.
– Не прошло и полгода!
– Ага!
– улыбнулся Кирилл, протягивая ему альбом.
Паша взял альбом, а Лена тут же прильнула к его плечу, боясь упустить первое впечатление.
Несколько мгновений они рассматривали рисунок с явным недоумением, но затем переглянулись и посмотрели на художника, переминавшегося, чтобы разогнать кровь по затекшим, онемевшим ногам.
– Обалдеть!
– ахнула Лена.
– Ну, братишка...
–
– Зачет! Однозначно зачет!
Он протянул руку Кириллу и тот с удовольствием стиснул ее, довольный произведенным эффектом. Потом забрал альбом обратно и еще раз осмотрел собственное творение.
Яркое, полуденное солнце, сверкавшее где-то в зените, проливало свои лучи на широкую морскую равнину. На переднем плане равнину замыкал берег, изогнутый длинной лукой. В центре, на берегу стоял могучий, вековой дуб. Все, и его корни, тугими жилами вспучивавшие песок, и его ветви обнимавшие небо, и его темная, грубая, посеченная ветрами кора излучали силу и мощь. А вокруг дуба, обивая и льня к нему, струилась тоненькая лиана, терявшаяся затем в раскидистой кроне. И там где тонкий, нежный побег, усыпанный цветами, соприкасался с жесткой шершавостью темной коры, та светлела и теплела...
Зачет, подумал Кирилл, украдкой взглянув на своих друзей. Однозначно зачет.
Глава V
По этим истертым ступеням,
По горю, разлукам, слезам
Идем, схоронив нетерпенье
В промытых ветрами глазах.
Виденья видали ночные
У паперти северных гор,
Качали мы звезды лесные
На черных глазищах озер.
– Вот дурак, так дурак!
– качнул головой майор.
– Случайность...
– Случайность?!
– он резко обернулся ко мне.
– Разуй глаза, снайпер! Его же поймали как малолетку на конфетку! Слушай, чему тебя учили пять лет, а?!
– Да как всех. Историческому материализму.
– А еще?
– А еще - разумному, доброму и вечному.
– Разумному, доброму и вечному?
– переспросил Николай Николаевич.
– Прекрасно. И когда только вас начнут учить основам снайперской тактики, а не разумному, доброму и вечному!
Я пожал плечами. Желание спорить отсутствовало напрочь.
– Унести бы надо.
– указал я вместо этого на Никитина, замершего в нелепой позе, привалившись к старой, пыльной каменной кладке. Сверху, над покойным расплылась жирная, темно-бурая клякса, тянувшая вниз, к его голове, тонкие уродливые щупальца...
– Надо бы.
– ответил Зять.
– Откуда его сняли мне и так ясно.
Он снова наклонился к кляксе, всматриваясь в глубокую выбоину
– Вот оттуда, от тех камней стреляли.
– майор обернулся к нагромождению черных глыб на каменистом оползневом склоне.
– Хороший выстрел.
– оценил я.
– Здесь метров... шестьсот будет, не меньше.
– Меньше. Пятьсот пятьдесят. Максимум. Но выстрел действительно не плох. Хотя бы потому, что сделан против солнца. Невыгодная позиция. Очень невыгодная.
Подошел Лисицын с тремя солдатами и скатанным брезентом.
Расстелив полотнище, они аккуратно уложили на него сержанта. Прапорщик повесил на плечо Калашников убитого.
– Оставь!
– велел Зять, заметив, что Лисицын хочет подобрать и пистолет, лежавший рядом.
Он проводил взглядом прапорщика и его людей, а потом сам поднял черного, вороненого "англичанина" с уродливым, неестественно длинным стволом. Покрутив его в руках, погоняв туда - сюда пустую обойму, передернув затвор и отвинтив глушитель, майор с мрачной удовлетворенностью констатировал:
– Негодный, конечно! Кто же рабочую-то бесшумку на приманку израсходует? Ясное дело - никто. А негодную - запросто. Стрелять уже - не постреляешь, а польза все равно есть. Мыслимое ли дело, чтоб нормальный солдат прошел мимо такой симпатичной бесшумки?! Не захотел стать хозяином этакой ценности?!
– Так это сам снайпер его сюда подбросил?
– спросил я.
– Мог и сам, хотя, скорее всего, - нет. Не сам. Подослал какого-нибудь пацана из тех что сутками вокруг нас трутся, а сам уже тогда на позиции сидел. Добычу поджидал. Эх!
– он резко тряхнул головой.
– Вот учишь вас, дураков, учишь, а толку - ноль! Ну сколько раз можно повторять: на войне случайностей не бывает! И оружием здесь никто разбрасываться не станет. По крайней мере - рабочим, боевым. Не ты его положил - не тебе его и поднимать! Нет, каждый себя самым умным считает.
– Надо бы инструктаж провести с личным составом...
– Глянь - какой ты умный!
– одобрил майор.
– А то я сам не догадаюсь. Да я этими инструктажами себе уже просто мозоль на языке натер! Объясняешь, убеждаешь, инструктируешь, а толку - никакого! То поодиночке болтаются где ни попадя, то хватают, что ни зря.
– он обречено махнул рукой.
– А в результате цинки, что ни день... пакуем.
Я отвернулся к склону, откуда прилетела роковая для Никитина пуля. Зять, безусловно, перегибал палку: невосполнимых потерь в батальоне не было уже больше двух недель. Даже подрыв "ЗИЛа" в последнем рейде обошелся на удивление легко.
И все же майора можно было понять: душманский снайпер, застреливший сержанта посреди бела дня прямо у наших ворот, плюнул ему прямо в душу. Это именно он недоработал, недосмотрел, не упредил духа, а, напротив, позволил тому подобраться к базе и вытянуть Никитина "под выстрел" довольно примитивным способом. Значит теперь нужно отрабатывать... промах.
– Надо бы осмотреть лежку этого охотничка.
– предложил я.
– Надо бы.
– согласился майор.
– Только сперва за сапером сходим.