О моя дорогая, моя несравненная леди
Шрифт:
– Все может быть.
– не стал он разочаровывать ее.
– Со мной съездить не хочешь?
– Нет.
– ответил Кирилл, ощущая нетерпеливый зуд в пальцах и маниакально острое, почти наркотическое желание поскорее услышать запах свежей краски...
*
Быть может, я - картонный герой, но я принимаю бой...
Кирилл стянул наушники плеера и отложил карандаш. Сделав шаг назад, он тряхнул головой и облегченно вздохнул. Спина ныла
Но игра стоила свеч! Такого творческого азарта, какой захватил его в ту ночь, когда они купались в черном ночном море, он не испытывал уже давно. Мир словно сжался до размеров листа. Время утратило свой привычный ход и деление, измеряясь более не часами и минутами, а количеством отрывистых, коротких штрихов, уложенных мягким грифелем на твердый картон. В ушах грохотала канонада забористого питерского рока.
Работа настолько захватила его, растворив чувство реальности, что в один момент, подняв голову, он замер, пораженный тем, что за окном не Университетская набережная со сфинксами и величественной громадой Исаакиевского собора, любующегося своим дрожащим отражением в вечно беспокойном, свинцово-сером зеркале Невы, а киммерийский пейзаж Коктебеля.
Вот что значит поймать сюжет, ухватить идею, найти изюминку! подумал он, рассматривая сочно, глубоко, с тенями и полутенями прорисованный карандашный эскиз портрета. Сюжет был - проще некуда. Обнаженная женщина, лежавшая на кровати слегка прикрывшись невесомым покрывалом. Словом - классическая "Даная", только без ангельских и прочих посторонних лиц.
Кирилл думал, что прожил уже бог знает сколько лет и даже не подозревал в себе такую страстную тягу к плагиату. Но сейчас он с упоением отдался этому занятию, испытывая самое настоящее наслаждение и не испытывая ни малейших угрызений совести.
Все предыдущие дни, с разным успехом пытаясь изобразить Лену на морском берегу, он сталкивался с невозможностью увязать ее образ с композицией сюжета. Стилистические противоречия доводили его до исступления. Даже технически безупречный портрет с черным камнем-пьедесталом на фоне заходящего солнца казался ему мертвым и никуда не годным. Настолько разительным было несовпадение между Леной и этим умирающим, падающим за горизонт солнцем.
А сейчас...
Сейчас все эти противоречия и несовпадения исчезли, растворились, перестали существовать, в одно мгновение ока уступив место гармонии.
Гармония...
Она господствовала над этим, пока еще сереньким карандашным эскизом, подчиняя своей воле все части композиции, спаивая в единое целое отдельные штрихи, заставляя все фрагменты звучать в унисон.
Обычно он недолюбливал работу с предварительным эскизом, стремясь побыстрее перейти от бумаги и карандаша к холсту и кисти. Карандашный эскиз представлялся ему чем-то вроде стрельбы холостыми патронами - занятие забавное, но малорезультативное.
Обычно, но не сейчас...
Сейчас он с упоением занимался подготовительной работой, стремясь четче выстроить композицию, заранее выявить и устранить все ее слабые места, чтобы потом, залпом, не останавливаясь и не спотыкаясь, перенести все это на холст. Оттолкнувшись от первоначального сюжета, подсмотренного с порога спальни, он без малейшего смущения принялся вносить в него изменения, заставляя Лену, то чуть-чуть повернуть головку, то слегка
Единственное к чему он не прикасался - глаза женщины. Их он написал сразу и больше уже не трогал, опасаясь разрушить гармонию и законченность отсутствующего, уходящего вглубь себя взгляда.
Работа поглотила его с головой и он жалел лишь, что приходиться работать тайком от Лены. Неизвестно как... госпожа заказчица отнесется к тому, что он своевольно решил заменить заранее оговоренную "Афродиту" на "Данаю". А вот если он предъявит полностью сделанную работу, ей не устоять!
Что же касается Афродиты... Да плевать на эту Афродиту с высокой колокольни! Афродита - это уже не актуально.
Кирилл посмотрел на часы и досадливо поморщился: время, как всегда некстати, понеслось галопом. Скоро Лена должна вернуться от своего парикмахера. Можно, конечно проигнорировать ее...
Можно, но нельзя.
Окинув удовлетворенным взглядом филигранно проработанные ноги женщины, он снова взялся за карандаш и надвинул наушники плеера...
Группа крови - на рукаве, мой порядковый номер - на рукаве, пожелай мне удачи в бою , пожелай мне не остаться в этой траве...
* *
Войди под стрельчатый намет,
И пусть душа твоя поймет
Безвыходность слепых усилий
Титанов, скованных в гробу,
И бред распятых шестикрылий
Окаменелых Керубу.
– А это, Кирилл, известно уже лет сто, а то и всю тысячу!
– пожал плечами Паша.
– Свято место пусто не бывает! Если власть не держат офицеры, то ее неизбежно прибирает к рукам кто-нибудь другой. Да хоть те же старослужащие. Потому что такая структура как армия в принципе не может существовать в условиях безвластия. Не мне тебе это объяснять, ты это и сам прекрасно знаешь. А эти уроды сперва довели офицерство чуть ли не до полной деградации, опустили профессию защитника отечества ниже профессии ассенизатора, а теперь причитают: и откуда это, скажите на милость, дедовщина-то такая в армии?! Ну ты хоть в общем-то со мной согласен?
– Согласен, чего уж там!
– Кирилл махнул рукой, словно дублируя свой ответ. В веселом гуле переполненного ресторана это было совсем нелишне.
Паша пригубил ром и продолжил:
– Офицер в принципе, по умолчанию обладает всей полнотой власти. И нужно довести его до совершенно непотребного состояния, чтобы он этой властью не желал воспользоваться, а, напротив, делился с каждым ефрейтором! Да у меня в батальоне, без моего на то разрешения, никто даже чихнуть не мог! И ни один старослужащий на желторотиках ездить не смел. Уверен, твой Ракитин был таким же. Иначе ты бы о нем отзывался совсем по другому.