О моя дорогая, моя несравненная леди
Шрифт:
– А, так это он тебя отдыхать отправил?
– Ага. Премировал, так сказать, за отличную учебу.
– А где ты учишься?
– В Питере, в Репке...
– Где?!
– В Репке. В Академии Художеств имени Репина, если по-человечески.
– Ничего себе!
– покачал головой Паша.
– Так ты, получается... живописец?
– Ну, вроде того. Мне это дело всегда нравилось, а в Москве...
– он остановился, подумал и пожал плечами: - прямо и не знаю: с горя что ли, от безысходности, чтобы хоть как-то отвлечься занялся этим совсем плотно. Закончил художественную школу, ну а после
– На четвертом?
– переспросил Паша, прикинув что-то.
– А поступил сразу после школы, в семнадцать лет?
– Ага. Если бы армада мне два года не выбила, уже окончил бы.
– И что же тебя, прямо из Академии забрали?
– удивилась Елена.
– Прямо из студентов в солдаты?
– Там что, отсрочки нет?
– Да есть, конечно же. Я сам... отчислился. Со второго курса.
– То есть сначала сам поступил, а потом сам же и отчислился?
– Ага.
– Кирилл смущенно улыбнулся.
– Была там одна история...
Глава VIII
Спокойно, дружище, спокойно!
И пить нам, и весело петь.
Еще в предстоящие войны
Тебе предстоит уцелеть.
Уже и рассветы проснулись,
Что к жизни тебя возвратят,
Уже изготовлены пули,
Что мимо тебя просвистят.
– А она - что?
– А она мне и говорит: дорогой, что же нам делать с ребенком? А я ей говорю: Таня, ну откуда я знаю: что делать с ребенком?! Это же ваши, женские проблемы! Вы, женщины, для того в детстве с куклами и возитесь, чтобы, повзрослев, точно знать: что делать с ребенком. Но я-то - мужик! Я куклы в руках отродясь не держал! Ну откуда я могу знать: что делать с ребенком?!
– А и то верно - откуда?!
– расхохотался Ракитин.
– Я серьезно.
– Я - тоже. Ладно, трави дальше.
– А чего дальше-то? Сказал я так, развернулся и ушел...
– Насовсем?
– Ну... нет, конечно. Не насовсем. Потом вернулся, спросил: чего она решила делать...
– С куклой?
– С ребенком!
– А! Ну и чего же она решила делать с ребенком?
– Ну, Таня решила, что она должна его родить, а я должен на ней жениться...
– О, молодец!
– капитан даже не пытался скрыть, что получает удовольствие от рассказа Кирилла.
– Решительная девка! Ну а ты - чего?
– А я - чего?! У меня чуть ноги от страха не отнялись! Ну, все, думаю: закончилась моя жизнь! Теперь начнется: никуда не ходи, сиди дома, слушайся мою маму ввиду отсутствия
– И ума как не было, так и нет!
– Спасибо.
– поблагодарил Кирилл.
– Ну, смотрю: настроена Татьяна - серьезнее некуда. В общем - ни шагу назад. Ну, тут у меня мозги, видать, окончательно заклинило и я с перепугу возьми да и ляпни: меня, мол, из Академии отчислили и в армию... угоняют!
– О как!!! А она - что?
– А она начала кричать, что ниоткуда-то меня и не отчислили и никуда-то меня и не угоняют. И хватит ей мозги компостировать. И все в том же духе.
– Молодец!
– Она-то молодец, а вот я...
– он остановился.
– Сказал, что сама виновата, что самой нужно...
– За лунными фазами следить.
– подсказал Ракитин.
– Нет, ну не дура ли баба - сама залетела, и еще претензии добру молодцу предъявляет?!
– Ага.
– вздохнул Кирилл.
– Ну, словом, поругались мы и разбежались. Я целую ночь не спал, чуть мозги не вывихнул: как же мне выкрутиться? В Москву что ли позвонить, дяде Славе? А зачем? Что он ответит, мне и так было ясно! Без звонков. В общем, ничего я не придумал и с утра отправился прямо в деканат, заявление писать...
– Лучше уж в казарму, чем в ЗАГС? Так?
– Лучше уж с дедами два года повоевать, чем с тещей - двадцать лет...
– Ты так думаешь?
– усмехнулся капитан.
– Да.
– Ну, если ты так думаешь, то так, наверно, оно и есть.
– В общем, забрал я документы и стал гостей поджидать. Весенний-то призыв в самом разгаре.
– продолжил Кирилл.
– И когда, неделю спустя, явился ее папа, стращать меня своими кулаками и Уголовным Кодексом, на столе у меня уже лежало железное алиби: повестка из военкомата. Так что извиняйте, говорю, при всем моем страстном желании, вынужден отправляться исполнять свой гражданский долг.
– И отправился?
Кирилл пожал плечами и выглянул из-под навеса на улицу.
Холодный осенний дождик немного унялся, но низкое, серое небо не сулило ничего доброго. Словно лохматая маскировочная "кикимора", оно было густо заткано неопрятными и обтрепанными, рваными клочьями туч, которые своенравно комкал промозглый, резкий ветер.
Он же безжалостно трепал макушки берез и осинок, мотал их из стороны в сторону, прореживая листву, причудливым зигзагом пикировавшую вниз и занимавшую свое место в грязно-желтой мозаике сырого ковра.
Призрачные оттенки летнего тепла еще тлели на сером холсте осени, но неумолимый ластик холода стирал их следы, рассеивая последние штрихи золота и зелени...
Далеко, у самой опушки леса копошился взвод солдат. Практически вросшие в землю, в потемневшем от сырости камуфляже, ребята лежа орудовали лопатками, совершенствуясь в искусстве шанцевых работ под надзором старшины. Тот неторопливо прохаживался вдоль цепочки, делая замечания то одному, то другому. Вывернутые штыками, а по большей части - руками, комья земли, точнее - грязи, смешивались с мокрой жухлой травой и пестрыми листьями, устилавшими ее.