О моя дорогая, моя несравненная леди
Шрифт:
Но это у других...
Собственное творчество ему таких сюрпризов пока не преподносило. Кирилл всегда полагал, что он - нормальный, небесталанный художник средней руки и, пройдя соответствующую выучку, сможет зарабатывать на жизнь этим ремеслом. И, возможно, даже станет широко известным в узких кругах ценителей современной живописи. И не более.
А оказалось-то, он - настоящий гений, способный сотворить подлинный шедевр, произведение, перешагнувшее понимание самого автора! Кирилл покачал головой, не будучи в состоянии поверить этой очевидной и совершенно бесспорной мысли.
Но как же ей не верить, если женщину
А эти глаза? Эти странные глаза, которые он увидел всего раз, но, несмотря на это, смог перенести на холст. Устремленные вверх и лишь немного развернутые к зрителю, они, тем не менее, не смотрели ни вверх, ни на зрителя. Нет, как и тогда, две недели назад, взгляд Елены был устремлен внутрь нее самой. Она словно разглядывала нечто принадлежащее только ей одной, недоступное пока остальным. И в этом самоуглублении, в этой отрешенности от окружающего мира, в этом не поддающемся расшифровке взгляде было нечто грозное и пугающее.
Нас ведь всегда пугает то, чего мы не понимаем, подумал Кирилл, делая шаг назад.
Отойдя к двери, он некоторое время стоял, не в силах разлучить свой взгляд со взглядом Елены, а потом выключил свет и вышел в коридор. Он хотел уже направиться в спальню, но потом, спустился вниз, в библиотеку, подошел к бару и наполнив рюмочку, вернулся в свою мастерскую.
Положив руку на выключатель, он замер, переживая мгновения ставшего уже привычным страха. Раз за разом, днем или ночью входя сюда, он боялся, что однажды не увидит на холсте Елену. Что какой-то новый штрих или замысловатая игра светотени убьет ту самую, неописуемо живую и фантастически избыточную женщину, которую он видел в прошлый раз.
И раз за разом преодолевал этот страх...
Люстра вспыхнула, и глаза Кирилла тут же встретились с отсутствующим, уходящим внутрь себя взглядом Елены Прекрасной.
Все было здесь. Ничто никуда не ушло.
Он вздохнул и торжественно, словно перекрестившись, поднял рюмку и выпил. Приложив ко рту ладонь тыльной стороной, переждал горький выдох и снова вздохнул с облегчением и радостью. Восторг от осознания собственной гениальности и причастности к сонму бессмертных теплой волной раскатился по всему телу, а после невесомым воздушным шариком поднялся в голову, сообщив невесомость и легкость всему его существу.
Бросив последний взгляд на портрет, Кирилл выключил свет и закрыл дверь.
Вот ведь, блин, как оно бывает-то, размышлял он, направляясь в спальню, живешь себе и живешь целых двадцать пять лет, по миру носишься, не щадишь себя, башку свою под пули подставляешь, а потом, бац! и обнаруживаешь вдруг, что ты - второй Микеланджело! А то и вовсе -
*
– Слушай, Петрович, а куда это "Мерседес" наш подевался?
– "Мерседес"?
– переспросил Федор, возвращая на место мерный щуп уровня масла.
– Ага.
– сказал Кирилл.
– Третий день его не вижу.
– А "Мерседес" я в Симферополь, на станцию техобслуживания отогнал.
– водитель-садовник удовлетворенно захлопнул капот "Ленд Ровера".
– Сломался, что ли?
– Да вроде того. Хозяйка сказала - подвеска задняя загрохотала ни с того ни с сего. Ну, я прокатился - действительно грохочет, зараза.
– А чего с ней такое?
– спросил Кирилл.
– А это я без понятия. Без понятия.
– Петрович, обтиравший руки ветошью, пожал плечами.
– "Мерседес" мне хозяин трогать не разрешает... ну, то есть, - копаться в нем не разрешает. Больно уж дорогая игрушка. Это вот с этим агрегатом, - он кивнул на внедорожник, подпиравший высокой крышей потолок, - я что хочу, то и делаю, а в "Мерседесе" мне только спустившее колесо да опустевший бачок стеклоомывателя по зубам. Со всем остальным - в Симферополь, на станцию техобслуживания. Там же ж одной электроники под капотом - полцентнера. С такой техникой самодеятельность недопустима.
– Ясно.
– А зачем тебе "Мерседес"?
– Да хозяйку хотел прокатить...
– Так англичанина бери как всегда! На кой тебе немец-то?
– Да хотелось... с ветерком. К морю-то сегодня всяко не поедем...
– Да, море нынче лютует.
– кивнул Петрович и снова пожал плечами: - Однако извиняй, ничем помочь не могу! "Мерседес" в ремонте.
– Ладно.
– махнул рукой Кирилл.
– Возьмем англичанина, как всегда.
И, отворив дверцу внедорожника, полез внутрь. Да, небольшое, но - огорчение. Что ни говори, а "Мерседеса" жаль. "Ленд Ровер", безусловно, машина серьезная, породистая и гонять на нем по диким пляжам и степным грунтовкам - занятие исключительно интересное. Если не сказать - эстетическое. Однако своя, неповторимая эстетика есть и в том, чтобы нестись в спортивном купе по горному серпантину, змеиными петлями залёгшему над морским обрывом, жестко, бескомпромиссно прожигая поворот за поворотом, захлебываясь адреналином на внешних виражах, когда кажется, что еще немного и колеса оторвутся от асфальта, а машина заскользит брюхом по небесной синеве, разбрызгивая во все стороны снежные хлопья облаков.
И лишиться этого удовольствия было вдвойне досаднее, зная, что помесить грязь на пересеченной местности можно и под Питером, а вот когда еще в Крым попадешь - неизвестно. Они с Леной давно уже пересели на "Ленд Ровер", лучше приспособленный для путешествий по диким, заповедным уголкам побережья, привлекательным с точки зрения пленэров. А "Мерседес" тем временем пылился в гараже. И вот именно тогда, когда он оказался нужен...
...Природа сдержала свое обещание: тучи, почти неделю маячившие на горизонте, то, проваливаясь за него, то, напротив, накатываясь на берег, разрешились-таки нынешней ночью штормом средней силы. Он подкрался в самый глухой час полуночи, словно вражеский диверсант, улучив момент, когда часовые спали, и обрушился на пустынные пляжи и улицы Коктебеля.