О моя дорогая, моя несравненная леди

Яшенин Дмитрий

...Сев в машину и выехав за ворота, они с Леной провели некоторое время в раздумье: куда бы им направиться.

– Слушай, а поехали на Карадаг?
– предложила она, после того как Кирилл отверг несколько мест, не подходящих с его точки зрения для того, чтобы в полной мере насладиться зрелищем разбушевавшейся стихии.

– На Карадаг?
– задумался он.

Карадаг - это интересная мысль. Проведя в Коктебеле больше месяца, Кирилл едва ли не каждый день сожалел, что так и не выкроил времени подняться на вершину пусть и не самой высокой, но уж точно самой экзотической горы Тавриды.

Которая, помимо всего прочего, возвышалась прямо за его окном.

Ну что ж, вот он - подходящий момент. И машина подходящая. На "Мерседесе"

с его крошечным дорожным просветом, предназначенным исключительно для гонок по асфальту, нечего было бы и думать отправиться на извилистые грунтовые дорожки горного заповедника, а "Ленд Роверу" любые горы по плечу.

– А поехали.
– решил он, поворачивая вверх, прочь от моря...

...На самую вершину, они, понятное дело, не взобрались, но поднялись высоко. Потом оставили машину и направились далее пешком по узкой тропинке.

Пешком, конечно, можно было взобраться и на самый верх, однако заниматься скалолазанием при таком ветре им показалось излишним. Да и зачем? Отсюда, из-под вершины, и так открывался фантастический вид на разгулявшееся море. Пятьсот метров высоты открывали широкую круговую перспективу и, в то же время, не стирали мелкие детали морского пейзажа, не превращали его в монотонную, серую равнину, лежащую где-то далеко под ногами, на запредельной глубине.

Да, смотреть на это штормовое великолепие с вершины Ай-Петри было бы гораздо скучнее, подумал Кирилл, останавливаясь в разумной близости от края обрыва. Лена, утомленная подъемом, опустилась на камень за его спиной.

Ненастное, свинцово-серое море расстилалось перед ним на огромном расстоянии, от низкого, длинного мыса Киик-Атлама на востоке до высокого, массивного мыса Меганом на западе. Ветер, уже смиривший свою ярость, продолжал, тем не менее, гнать к берегу неугомонные волны с высокими, белопенными гребнями. Кирилл смотрел на эти гребни, думая об их схожести со скалами и утесами, окружавшими сейчас их. Казалось, это гигантская волна грянула со всей силы о берег и, разбившись об него, взметнулась к небу. Да так и окаменела в апогее своего взлета. Вздыбленный в древние времена подземным огнем, базальт застыл в самых причудливых формах. Тысячелетняя работа ветра еще больше усугубила, подчеркнула эту причудливость, поражая воображение фантастической, гротесковой пластикой изгибов и трещин, чередованием скальных клыков и бездонных провалов.

– Сильное место.
– сказал он.

Лена промолчала.

Он обернулся к ней и понял, что она сейчас далеко. И от него и от этой фантастически красивой вершины. Взор женщины лишь казался обращенным к горизонту, а на самом деле отражался от него и снова уходил внутрь нее.

Долгожданная прогулка не смогла полностью освободить ее от задумчивости и отрешенности, владевших ею уже не первый день. Кирилл смотрел на Лену, пытаясь понять: в чем же причина такого странного состояния. Проблемы? Неприятности? Да нет, не похоже. За несколько недель, проведенных здесь он успел достаточно изучить свою... натурщицу. Он знал как она улыбается, когда дарит ему прощальный, полусонный поцелуй в сумраке спальни. И как улыбается, открывая глаза навстречу новому дню. Знал как она смеется, перебрасываясь шутками с Марией за завтраком. И как нарочито, шутливо гневается, отчитывая Петровича за небрежно обстриженные кусты в саду. Знал как она грустит, часами позируя ему. И как печалится, глядя в морскую даль...

Но здесь явно было что-то другое. Что?

– Пашка не звонил?

– Паша?
– Лена вздрогнула, как от неожиданного прикосновения и оторвалась, наконец, от моря, плескавшегося внутри нее.
– Звонил. Вчера еще...

– А...
– Кирилл в свою очередь, напротив, отвернулся.
– Ну и что сказал?

– Сказал, через три дня возвращается.

– Через три дня? Послезавтра?

– Да.

– Понятно.
– Кирилл кивнул.

Может и в самом деле - понятно? Он возвращается,

а она... А, в самом деле, - что она? Сожалеет или... радуется? Ха, вот парадокс-то: и в том и в ином случае она должна и радоваться и огорчаться одновременно! Если сожалеет об их связи, то должна, пожалуй, радоваться, что скоро все закончится. И наоборот. Да, парадокс.

Он обернулся к Лене. А может... Может это - тот самый случай, когда лучше спросить? Просто, в лоб, без экивоков, задать вопрос и получить ответ. Или - не получить. Что, при известных обстоятельствах, тоже можно считать ответом...

– А ты, как видно, не очень-то этому и рада?
– спросил он.

– Чему?
– нет, Лена сегодня решительно не желала держать в руках нить разговора!

– Ну... тому, что Пашка возвращается.

– Почему - не рада?
– пожала она плечами.
– Очень даже рада.

– Да?
– позволил себе усомниться Кирилл.
– Что-то не заметно.

– Ты о чем?
– не поняла она.

– О том, что никаких признаков радости у тебя и близко нет. Который день уже ходишь... как в воду опущенная. Или просто... жалеешь?

– Жалею? О чем?

Кирилл помедлил, силясь понять - играет она или же искренне не понимает: о чем ей жалеть?

– О Тарханкуте.
– промолвил он, наконец, так и не одолев ребус.
– Ну и обо всем остальном, конечно же...

– Я тебя умоляю!
– взмах ее руки был настолько убедителен, что Кирилл внутренне замер, сообразив, что направление, вектор его мысли, оказался ошибочным.
– Мне не о чем жалеть! Это время... этот месяц, что мы провели с тобой, это...
– она остановилась, не находя, очевидно, нужных слов.
– Тут другое.
– покачала она головой, так и не найдя их.

– Другое?

– Да, другое. Понимаешь...
– она приложила ладонь ко лбу, словно пытаясь усмирить круговорот мыслей.
– Понимаешь, просто я окончательно запуталась.

– Запуталась?

– Да, Кирилл, запуталась. Понимаешь... совсем еще недавно мне казалось, что наш с тобой... что это - временно. Мимолетное увлечение, а когда вернется Паша...
– она пожала плечами.
– Когда вернется Паша от этого не останется и следа, но сейчас мне уже кажется, что... я начинаю забывать его. И это...

– И это?
– подстегнул ее Кирилл.

– И это мне не нравится. Я не ожидала от себя подобного непостоянства. Мне не нравится такая переменчивость.
– закончила Лена, взглянув на него.

Кирилл покачал головой:

– Чепуха! Ничего ты не забываешь! Ты научилась жить без него, вот и все. Но это не значит, что ты его забыла. Что же касается непостоянства и переменчивости... Что тебе на это сказать? Непостоянство и переменчивость - извечные спутники, сопровождающие нас еще до рождения. Ну, посуди сама: зачинают нас, как правило, в удовольствии, рожают, обычно, в муках и так вот всю жизнь от удовольствия к мукам и обратно мы и перемещаемся. Сперва идет непродолжительная пора безоблачного детства и тебе хорошо. Но потом ты идешь в школу, где тебя начинают пичкать массой полезных, но крайне скучных знаний и тебе плохо. А потом ты заканчиваешь школу и тебе опять хорошо. Но потом тебе нужно сдавать экзамены в институт и тебе снова плохо. А потом ты все-таки поступаешь в институт, и наступает время подлинного кайфа. И ты кайфуешь до тех пор, пока тебя не выгоняют из института и не забирают в армию, где ты становишься духом и тебе снова плохо. Но потом ты становишься дедушкой и тебе опять хорошо. А потом тебя отправляют в горячую точку и тебе снова плохо. Но потом ты демобилизуешься и тебе опять хорошо. А, демобилизовавшись, ты тут же напиваешься и тебе снова плохо. Но потом ты возвращаешься домой и тебе опять хорошо. А потом ты узнаешь, что твоя девушка давно уже свинтила к другому и ты опять напиваешься и тебе совсем уже плохо. Но потом ты встречаешь другую, гораздо более интересную, девушку и тебе совсем уже хорошо. И вот так всю жизнь!