О, Путник!
Шрифт:
— Запишите в своих бумагах о необходимости установки на том месте памятника славному Горному Жеребцу! — сурово и дрожащим голосом произнёс я.
— Весь во внимании, Сир…
— Надпись на постаменте будет такой, — я задумался на пару-тройку секунд. — «Истинному ВОИНУ от благодарного товарища по оружию! Империя или смерть! Мы всех одолеем и победим! Пошли к чёрту все, кто не с нами!».
В комнате на некоторое время наступила трепетная и благоговейная тишина. Её нерешительно нарушил ПОЭТ:
— Сир… Ну, насчёт Империи и Победы я полностью согласен. Всячески поддерживаю эти Ваши несравненно
— Перебор?! Он бывает с выпивкой, с марихуаной и кокаином, с сексом, со жратвой, с горем и весельем! И со многим ещё чем! Но только не с восславлением памяти истинных героев! Запомните эти элементарные истины, мой юный друг! Чистоплюй вы наш! — заорал я. — Занесите в анналы всё то, что я сказал! Боже, какой был конь! Слава тебе, вечная слава, мой могучий воин!
Мы с ПОЭТОМ почти одновременно достали платки, вытерли ими покрасневшие и увлажнившиеся глаза.
— За Горных Жеребцов!
— За Горных Жеребцов!
Бокалы легко поднялись вверх и тяжело опустились обратно на стол.
— Продолжайте, сударь.
— Сир, я восхищён, я поражён! Какой восторг! — нервно затрепетал и снова прослезился ПОЭТ. — Боже, как же ярко и пронзительно я всё это опишу в Летописи и в Поэме! Какие события, сколько во всём этом мощи, силы, величия, истинного экстаза!
— Ладно, вернёмся к основной теме нашего разговора, — устало и печально произнёс я. — Что же было дальше?
— А дальше всё было просто, Сир. Порубали наши конники оставшихся пиратов в капусту, разгром довершили Гвардейцы. Кто-то конечно уцелел и бежал, лошадки у этих ребят очень шустрые, но я думаю, Сир, что разбойников на этом Острове мы не увидим в течении очень и очень долгого периода времени. Имеются у меня такие предчувствия… Что касается крепости, то взяли мы её вскоре очень быстро и играючи. А причиной сего явилось то, что обороняющиеся после созерцания Вашей Великой Битвы с пиратами оказались полностью деморализованными, а нападающие, наоборот, были чрезвычайно воодушевлены и окрылёны Вашей доблестной победой, которая, несомненно, восславит Ваше имя в веках!
— Что-то, сударь, вы как-то витиевато стали изъясняться, — усмехнулся я.
— От нервов, Государь. Чисто от нервов… Какой восторг, какой огонь эмоций и страстей кипит во мне, какая буря чувств! Сей исторический момент требует своего немедленного отражения в соответствующих документах и произведениях!
— Ладно, продолжайте, — засмеялся я.
— Поверьте, Сир, когда на стенах все увидели, как Вы с АНТРОМ бросились на пиратов, услышали этот ужасный рёв, то так и замерли на месте, биться перестали. Представляете зрелище?! Застыли на стенах замка и около него посреди сражения в неподвижности несколько тысяч мужиков в э, э, э… полном трансе и ступоре и наблюдают за Вашей битвой с огромной толпой этих бандитов! В крепости-то обороняющихся — пара-тройка тысяч против пяти тысяч нападающих, а здесь, в поле, Вы вдвоём со ЗВЕРЕМ, против нескольких тысяч озверевших пиратов! Всё было да такой степени невероятно, нереально, ирреально, иррационально, феерично, короче, одним словом, как Вы любите выражаться, — фантасмагорично! — восторгу ПОЭТА не было предела.
— Не знаю, подходит ли к понятию «фантасмагория» слово «феерично», — задумчиво произнёс я. — Наверное, в некоторых случаях всё-таки подходит. Настоящий абсурд в тишине не рождается. Он требует салютов и фанфар, открытого всплеска безумных эмоций.
Я снова попытался изменить положение своего тела на кровати, резко повернулся, вспомнил о недавней боли, напрягся, ожидая почувствовать её вновь, но ничего особенного не произошло. Так, лёгкие, вполне терпимые покалывания в груди и в спине, не более того. Я вздохнул с облегчением. Регенерация тканей, как всегда, проходила быстро и эффективно. Возможно, даже быстрее и эффективнее, чем раньше. Способности-то мои возрастают с каждым днём всё сильнее и сильнее! Ну, и, слава Богу.
— Ну, а что со мною произошло? — уверенно занимая сидячее положение и слегка постанывая, спросил я у ПОЭТА.
Сиделка поражённо уставилась на меня, как на какое-то неведомое и невиданное существо, неожиданно спустившееся в этот мир с небес, или явившееся из пучины морской, или выползшее откуда-то из-под земли. Собственно, так оно и было. Существо я особенное, таинственное, неординарное и непонятное. Куда же от этого деваться? Выполз, всплыл, спустился в очередной раз…
— Сир, в Вашей спине мы обнаружили сразу четыре стрелы. Они пробили доспехи и пронзили Вас почти насквозь. Вы понимаете, о чём я говорю? — ПОЭТ сделал таинственное выражение лица и насупился.
— Нет, не понимаю, — ответил я. — Голова, знаете ли, ещё недостаточно соображает.
— Пробить доспехи, сделанные самим Вторым Мастером Первой Горы может только стрела, выпущенная из особого лука, изготовленного Третьим Мастером Первой Горы!
Я некоторое время тяжело переваривал услышанное, потом несколько напряжённо рассмеялся, не до конца понимая ситуацию.
— Боже, как всё сложно, запутанно и загадочно, — застонал я. — А что, кроме знаменитого Первого Мастера имеются ещё и Второй, и Третий Мастера? Что-то я о них от БАРОНА и ШЕВАЛЬЕ раньше ничего не слышал.
— Сир, там, где есть кто-то первый, обязательно должны быть и кто-то второй, и кто-то третий. Закон природы и общества, знаете ли… О двух других Мастерах раньше просто конкретно никто не упоминал. Не было особого повода. А вообще, порядок в Гильдии Оружейников таков: Первый Мастер куёт мечи, Второй — доспехи, а Третий делает луки. Всё очень просто…
— Так значит в меня стрелял кто-то, кто имел при себе соответствующий лук и стрелы, изготовленные Третьим Мастером? — задумчиво произнёс я.
— Выходит так, Сир.
— Но к чему всё это? Каков смысл? Откуда и каким образом появился среди пиратов загадочный стрелок, как он уцелел в этой мясорубке, как смог проявить такое удивительное хладнокровие, а именно, — найти место и выбрать время для четырёх, не одного, заметьте, а именно для четырёх выстрелов! — удивился я, а потом в восторге всплеснул руками. — Каков, однако, молодец, каков боец! Мне бы этого таинственного стрелка в Личную Гвардию, в телохранители!
— Ваше Величество, ну что Вы такое говорите! — возмутился ПОЭТ. — Этот, как Вы изволили выразиться, боец-молодец, Вас чуть не убил, а Вы…